А на Бабалы однообразная дорога навевала воспоминания. Они увели его в Ашхабад, на Крымскую улицу, где он чаще всего встречался с Аджап. Обычно девушка не заставляла себя ждать, спешила к нему с приветливой, чуть лукавой улыбкой. Но сейчас, в мыслях, он разгуливал по Крымской в полном одиночестве. Аджап не появлялась, и редкие прохожие косились на него с сочувствием или подозрением…
Бабалы тряхнул головой, словно пытаясь избавиться от этого безотрадного видения. Но оно соответствовало действительности: ведь он и в самом деле один, Аджап от него далеко-далеко, и глубокой межой лежит меж ними неизвестность, самое худшее из всех гол!
Совсем недавно он получил от Аджап еще письмо, — оно ничем не отличалось от предыдущего, назначение у Аджап оставалось прежнее: Карамет-Нияз.
Как видно, отец, уехавший в Ашхабад, не успел еще ничего предпринять. Он ведь обещал Бабалы похлопотать в министерстве за Аджап, а старик умеет держать слово. Прощаясь с Бабалы, он сказал: «Не беспокойся, сынок, я все улажу. Для меня это проще, чем добавить сметаны в лапшу». Что же он тянет? Ведь у него нет обыкновения откладывать дело в долгий ящик, если уж берется за что, так со всей присущей ему энергией, и любит повторять, что надо печь чуреки — пока тамдыр горячий.
Может, он заболел по дороге и так и не попал в Ашхабад? Или родители Аджап, когда он рассказал им о своей миссии, дали ему от ворот поворот: дескать, и не надейся, что мы отдадим дочь замуж за человека, который чуть не вдвое старше ее! Да еще успел за свою жизнь прожить две жизни… А может, они сказали ему, что надо обождать, хорошенько все обдумать, а нетерпеливый старик разобиделся и сгоряча покинул их дом?
Всякое могло быть, и Бабалы оставалось только заниматься предположениями.
Но так или иначе, а отец должен был поставить его в известность о любом исходе. А если захворал, так тоже сообщил бы об этом. Но он молчит, словно набрал в рот кислого молока.
А ведь уже лето. И если у Аджап ничего не изменилось, то она вот-вот должна пожаловать в Карамет-Нияз…
Вдруг «газик» резко затормозил. Новченко, проснувшись, ухватился обеими руками за стальной поручень, а Бабалы ударился грудью о переднее сиденье.
Придя в себя, Новченко сердито спросил:
— Василий?.. Что это еще за фокусы?
— Сергей Герасимович… Змея!..
— Где змея?
— Вон, под колесами.
С опаской выйдя из машины, они увидели огромную кобру, раздавленную передними колесами «газика». Изо рта у нее шла кровь, высунутый язык еще шевелился. Шея в одном месте была раздута, как шар.
