Первая перемена Петра сама по себе, конечно, не заслуживает порицания, но она не свободна от миметического желания, и именно это Иисус очевидно и замечает. Он видит здесь предвестие новой перемены Петра, которая, если учитывать готовящуюся катастрофу, неизбежно примет форму отречения. Таким образом, отречение Петра рационально предвидимо. Предвидя его, Иисус лишь извлекает для ближайшего будущего выводы из своих наблюдений. Короче говоря, Иисус проделывает тот анализ, который проделали и мы сами: он сравнивает последовательные реакции Петра на предсказание Страстей и отсюда выводит вероятность предательства. Доказательством служит то, что пророчество об отречении составляет прямой ответ на второе миметическое выступление Петра, и для того чтобы составить свое суждение читатель располагает теми же данными, что и Иисус. Если мы понимаем миметическое желание, мы неизбежно приходим к тем же выводам. Таким образом, мы вынуждены заключить, что персонаж по имении Иисус сам понимает это желание в том же смысле, в каком его понимаем мы. Именно это понимание выявляет рациональность связи между всеми элементами цепочки эпизодов, образованной двумя возвещениями Страстей — пророчеством об отречении и самим отречением.
Речь идет именно о миметическом желании, показанном с точки зрения Иисуса, поскольку именно к термину, обозначающему это желание, «скандал», Иисус прибегает всякий раз, чтобы описать реакции Петра, включая и его отречение: «Тогда говорит им Иисус: все вы соблазнитесь о Мне [буквально: „все вы будете скандализованы обо мне“, „для всех вас я стану скандалом“] в эту ночь». И вы будете скандализованы тем вернее, что вы уже жертвы скандала. Ваша уверенность в том, что вы ими не являетесь, ваша иллюзия вашей неуязвимости красноречиво говорят и о вашем реальном состоянии и о готовящемся будущем. Миф об индивидуальной отличности, который здесь защищает Петр, говоря «а я», — сам миметичен. Петр считает себя самым подлинным из всех учеников, самым способным стать настоящим состязателем Иисуса, единственным настоящим обладателем его онтологической модели.
Злые дочки короля Лира, соревнуясь у него на глазах в театральной привязанности, убеждают отца в своей страстной любви. Несчастный воображает, что их соперничество питается чистой привязанностью, тогда как дело обстоит обратным образом: чистое соперничество возбуждает фантом привязанности. Иисус никогда не впадает в цинизм, но никогда он и не поддается иллюзиям этого рода. Не путая Петра с дочкой Лира, мы все же должны признать в нем марионетку аналогичного желания, своей одержимости которым он не сознает, потому что он им одержим; он замечает истину слишком поздно, после отречения, когда разражается рыданиями при мысли об Учителе и его предсказании.
