Когда же операция завершилась, меня не стало, вернее, от меня не осталось ничего – я лишился не только своего первоначального, задуманного и созданного природой облика, но и всех пяти чувств. Как ты понимаешь, находясь в таком состоянии, я не смог бы с уверенностью сказать, где располагается верхняя часть меня самого, и уж тем более мне было бы не под силу сориентироваться в тонкостях женской анатомии. Поверь, я отнюдь не горжусь подобной наивной невинностью, но такова истина: оно – прелестное, восхитительно-божественное отверстие женского тела, дающее нам жизнь и приносящее величайшее наслаждение, – в тот момент значило для меня не больше, чем дырка в моей собственной голове. Я не только не знал, кем и чем я был, но даже не представлял, когда и где одна часть меня начинается, а другая – заканчивается. Все мои части были похожи друг на друга и не похожи сами на себя. Итак, пройдя долгий путь проб и ошибок, дойдя до коматозного состояния и благодаря чистой случайности, я влюбился впервые в жизни.
Ты должна понять одну вещь: жизнь все еще теплилась во мне, по крайней мере я дышал. И вот однажды, когда я (как уже было сказано выше) в глубокой коме лежал на кровати, ночная сиделка, страдающая слоновой болезнью и анорексией – редкое сочетание, – с лицом, которое, подобно моему, отличалось совершенным отсутствием носа глаз, рта, подбородка, нижней челюсти и ушей и все же было милым и добрым, привлекла мое внимание. С другой стороны, если хорошенько подумать, мы мало походили друг на друга: смазанность ее черт обуславливалась тем, что они были либо скрыты слоями жира, либо провалились и расплющились до неузнаваемости вследствие хронической дистрофии. Однако, когда эта добрая женщина предложила мне глоток воды, а я, потянувшись к соломинке, случайно коснулся большим пальцем руки или ноги, не могу с точностью сказать, какая из моих конечностей соприкоснулась с большим пальцем ее ноги или руки, – не знаю наверняка, какая из конечностей женщины коснулась моей, – но не стану отрицать – ощущение было приятным. Без сомнения, оно было самым приятным из всех, испытанных мною за последнее время, если начинать отсчет с того момента, когда я споткнулся и ушиб палец на ноге. И нет ничего удивительного в том, что я немедленно принялся ласкать отверстие ее левой ноздри, принимая его за иное, ты сама понимаешь, какое отверстие, ведущее ты сама знаешь куда. И догадайся, что произошло, – чудо из чудес – ей это тоже понравилось. Даже больше, чем мне. И лишь много позже я узнал, что ей впервые в жизни довелось изведать подобного рода прикосновение, никогда и никто
