— Его компьютер мы тоже взяли, — сказал Ройс. — Но если киллер на самом деле пришел за вами, как вы сказали, то, может, это как-то связано с чем-то еще. И потом, ноутбук был в той же комнате, где находился Брет, когда его убили. Если камера была включена или что-нибудь… — Краем глаза он увидел, как один из полицейских делает ему знаки из квартиры. — Посмотрим, что там обнаружится.
Он кивнул человеку у дверей, потом снова повернулся к Нику и уставился на него безжалостным взглядом.
— Мы поймаем того, кто это сделал. Это я вам обещаю.
Ник и понятия не имел, сколько бюрократических процедур сопровождает уход человека в мир иной. Отпустили его только к полуночи. Он говорил с полицейским художником, который должен составлять фоторобот киллера. Он общался с лаборантом, который кисточкой снял пробы с его ладоней — не обнаружится ли остаточного пороха, и сунул влажный тампон ему в рот, чтобы взять образец ДНК. «Чтобы уж все разом», — успокоил он. Ник отказался от услуг серьезной женщины из бюро помощи жертвам преступлений, но она всучила ему визитку и заверила — он может звонить в любое время. Когда все закончилось, он еле держался на ногах. У него даже не осталось сил пройти два квартала до кровати — там были друзья, которые приютили бы его, но одна только мысль о том, что ему придется что-то объяснять, отвратила его от этой идеи. Он снял номер в отеле у Вашингтон-сквер и сразу же рухнул в постель.
Как только голова его коснулась подушки, из глаз потекли слезы.
Кельн, 1421–1422 гг.
Конрад Шмидт был щедрым учителем, но об одной из сторон своего ремесла он никогда не рассказывал. Он никогда не говорил, сколько денег зарабатывает. А я никогда не спрашивал — не было нужды. Состояние моего отца всегда казалось чем-то неопределенным (рассредоточено по складам и баржам вдоль Рейна), в отличие от вполне осязаемого богатства ювелира, выставленного напоказ в окне лавки и размещенного в шкафу с металлической оплеткой. Месяц за месяцем в ходе моих ночных экспедиций я обнаруживал, что сокровищ становится все меньше и меньше. Изделия исчезали, а новые не появлялись; оставшиеся передвигались вперед, чтобы клиентам не были видны пустые полки за ними. Как-то раз я застал Конрада — он стоял на карачках перед плавильной печью. Руки его были черны от сажи — он просеивал холодный пепел. Когда он посмотрел на меня, я поразился, увидев безумное выражение в его глазах.
— Золото, которое вытекает из формы, когда мы делаем отливки, — куда оно девается? — спросил он. — Тут должно быть целое состояние в поде, но я не нахожу ни грана. Тебе что-нибудь об этом известно, Иоганн?
