— Наверное, хорошо усопшим на такой высоте, — вырвалось у меня.
— Да, красты у нас замечательные, — согласилась Наталья Дмитриевна. — Взгляните: какой простор повсюду! А какие тут бывают закаты — не налюбуешься! — Вздохнув, погрустнела: — Только кому теперь радоваться? Усопшим, как вы выразились? Наверное. Однако полноценная жизнь угасла. Вообще, у меня такое ощущение, что в России всё кончилось.
Я промолчал, не согласившись с её пессимизмом, а она, опять вздохнув, заключила покорно и тихо:
— Ну вот, теперь можно и расстаться.
— А где могила вашего мужа?
— За церковью. Немного в стороне.
— Можно мне с вами пройти к ней?
— Пожалуйста, если желаете, — удивилась, пожала плечами она.
— Странное дело, — заметил я, когда мы пробирались по какой-то замысловато-ломанной линии между могильными оградами, — нигде в такой завершённости не представлены все основные фамилии данной местности, как на кладбищах.
Она обернулась и подозрительно взглянула на меня.
— Наверное. А вы, похоже, неслучайно пожаловали в наши края. Что же вас интересует? Какая фамилия?
— Меня действительно интересует одна фамилия, — признался я.
— Какая же?
— Чесенковы.
— Боже, как странно! — воскликнула Наталья Дмитриевна и осеклась. На её лице появилось выражение недоумения и даже страха. — Именно Чесенковы?
— Да, именно.
— Тогда вам надо идти на старое кладбище. Там много Чесенковых. А здесь, на Троицком, только одна Дарья Фёдоровна… — и осеклась.
— Это та учительница, которая хранила предание о Голицыных?
— Да-а, — неприветливо и сухо подтвердила она и возмущенно потребовала: — А, собственно говоря, что вам у нас нужно?
Я кратко рассказал об иконе. Очень обтекаемо заметил: мол, хоть это и подарок моего хорошего знакомого, но надпись на ней меня смущает.
Наталья Дмитриевна слушала внимательнейшим образом, не перебивая, поджав бескровные губы, и теребила волнительно кончик траурного платка.
— Что ж, — произнесла строго, осуждающе, — теперь мне понятно, кто её украл.
— Она краденная?! — вырвалось у меня. Подтверждались самые худшие мои опасения.
— Да, это сделал Женька Норкин, вор-рецедивист. Его опять упекли за решётку. Кажется, в седьмой раз.
— И когда же это случилось?
— Что «случилось»? — недовольно уточнила она.
— Я имею ввиду кражу иконы.
— На Рождество, в начале января. Женька — племянник Дарьи Фёдоровны — пояснила Ловчева. — А Сёмка Силкин, когда явился, так угрожал убить Женьку, обыск с милицией устроил в его пустой развалюхе. Но тот, значит, уже успел часть краденного сбагрить. Ведь он украл ещё и старинный пистолет, который Дарья Фёдоровна всю жизнь прятала от Сёмки и завещала мне передать в музей.
