Радик молчал.
— Но когда я воображаю что-то, меня возбуждает, когда втроем. А тебя?
— Когда вдвоем…
— О чем ты думаешь, когда я делаю это? — спросил Слава.
— Я представляю себя женщиной.
Славу не удовлетворил этот ответ, но он его принял. И Радик, чтобы сгладить свои слова, рассказал ему смешной авиационный курьез из рукописи, забыв, что Слава ее читал.
— А ну да, ты же знаешь, — смутился Радик.
— Не-ет, — Слава вытирал слезы смеха. — Ты не рассказывал… О, вставь, вставь его в свою книгу, точно!
Словно бы издеваясь над самим собой, Радик пересказал ему еще один анекдот из авиадиспетчерской жизни, потом другой и понял, что Слава не читал рукопись, он посмотрел начало и все! “А как же Велемир Хлебников, как же "Доски судьбы"?! — поразился Радик. — Как же обещание издать? Работа? Действительно аферист, он же предупредил”.
— Представляешь, я же пил мочегонное и похудел, естественно, но у меня загустела кровь, — сетовал он. — Придется пропить курс дибикора. А я так радовался, так радовался.
— При ударе в челюсть человек теряет двести калорий!
— Сколько? А-а, понял, ты прикалываешься, — Слава неприязненно посмотрел на Радика.
Ходили гулять на ВДНХ. Лорка фотографировала Радика с коляской у цветов, и он, прикрыв глаза, видел себя размноженным на тысячах подобных фотографий, пленках домашнего видео. Холодная вода фонтанов, будто бы сохранившаяся с советских времен. Гигантские, исполненные имперской мощью павильоны. Казалось, что они кренятся над тобою, с какой стороны к ним ни подходи. Внутри они все были разгорожены фанерными и гипсокартонными перегородками, и везде продавали какую-то обидно легковесную чушь — матрасы, унитазы, электрические фонтанчики, встраиваемые шкафы. Радика особенно поразил павильон, в котором продавались солнцезащитные очки всех марок, подделанные в Китае.
— Всех китайцев ждет поддельный рай, — сказал он Лорке.
Радику всегда было грустно среди этих советских надгробий, словно бы жизнь сделала пустой крюк. Все эти гигантские, тяжело и громоздко основавшиеся на земле здания были картонные и мучительно бессмысленные, напрасные. “Значит, и моя жизнь, казавшаяся мне такой реальной, такой серьезной, может быть полностью лишена смысла, цели… бутафорская жизнь”.
— Смешно, — сказал однажды Слава. — У меня мальчик один работает. Хорошенький такой. Его отец оставил их с матерью и ушел к любовнику.
— Я не смогу уйти, Слава, — сказал Радик.
Слава резко встал и задел полку, с которой упала звонкая деревянная дощечка. Радик поднял ее. Это была иконка, на которой изображена странная, спокойно зажмурившаяся старушка в белом платке.
