— Я понимаю, почему ты злишься. — Лорка поправляла очки и прятала от него глаза. — Ты…
Внизу заорали татары, потом что-то грохнуло, и заплакал их маленький сын.
— Опять, что ли, татары дерутся? — неискренне удивился он.
— Радик, давай я тебе обувь кремом помажу?
— Не надо, Лор, тебе вредно садиться на корточки.
— Я стульчик возьму. Хочу, чтоб у моего мужа обувь сияла, чтобы Она видела, какой ты у нас красивый дяденька.
Радик специально шуршал курткой и снова хотел промолчать.
— Кто — она?! — вскрикнул он. — Кто?!
— Ты злишься, потому что хочешь к Ней идти, а я тебе мешаю, я тебе… тебе неспокойно.
— Посмотри, ты пальцы в креме запачкала!
Лорка посмотрела на него сквозь мутные линзы очков, задумчиво выдавила из тюбика пригоршню черного крема, размазала меж ладоней и жирно провела по лбу, по своим очкам, по своим губам сначала одной рукой, потом другой, потом стала отирать ладони о колготки, о майку на беременном животе.
Апрель 2005 года
“Нам было уже за тридцать. Она, Лиля, выглядела на двадцать пять, и я ей говорил об этом, она смотрела с девчоночьим недоверием, смущалась, но молчала. Я не думал изменять жене, уговаривал себя не встречаться с Лилей, но меня к ней тянуло, и я всегда оказывался с ней как-то вдруг, так быстро и как бы даже не заметив этого, не успев опомниться. Я любил жену и знал, как трогательно она предана мне, у нее никого и не было, кроме меня — я стал целью и смыслом ее существования. Меня любила даже собака жены, любила с какой-то странной женскою силой, и поэтому у меня сжималась душа, когда я думал, что могу изменить им. Лиля чувствовала перепады моего настроения и этот страх моих остановившихся глаз”.
Она встретила его у подъезда нарядная, ей нужно было на встречу с бывшими одноклассниками.
— Пройдем до Ботанического сада?
— Да, пойдем.
Она поменяла доллары. Он дал ей свой паспорт, у нее не было документов. И она дрожала.
— Я недавно душ принимала, и холодно как-то.
— Да-а, ты разогрелась и сразу на холод.
— Джинсы одела старые, и, оказывается, потолстела я, в общем.
— Если хочешь похудеть, то пей понемногу вина и голод пройдет, а на ночь пей кефир.
— Видишь, значит, я толстая.
— Ну, нет.
— Замерзла, еще голову помыла.
— Ты голову мыла? — удивленно воскликнул он.
— Хороша я, по-твоему, — толстая, голова немытая.
— Нет, нет, я не к тому, можно простыть.
Вдруг она назвала его по имени с такой интонацией, что он вздрогнул.
— Радик, — сказала она. — Мне очень холодно, пойдем скорее назад, домой.
