— А цены с учетом скидок указаны? — строго спросил мужчина.
— Что? — вздрогнул Радик.
Он вдруг очнулся и со страхом увидел себя в многочисленных бутиковских зеркалах.
— Да-да… то есть нет, извините, делите их пополам.
Вспомнилось, как от долгого стояния болят ноги. Он подгибал то одну ногу, то другую. Перекатывался с пяток на носки. Делал приседания. Уходил в примерочную кабину и присаживался на кресло, пока не появлялся менеджер, молодой, сравнительно с Радиком, но очень принципиальный, противно интеллигентный парень.
А за витринами нескончаемый, жарко блестящий поток машин на Новом Арбате. Свежо и холодно пучатся облака меж высотных домов.
Менеджер сказал, что Радик еще не прошел испытательный срок. И он понимал почему — у него не имелось полагающихся приличных черных брюк и белой рубашки. Черные брюки были только льняные, они ужасно мялись, теряли вид. Рубашка дорогая, но с модным когда-то “мятым эффектом” и открытым воротом “апаш”. Черные туфли остались еще с тех времен, когда он женился на Лорке. Его могли спасти только большие продажи.
Лорка предлагала купить одежду с “аэрофлотовской” премии, но он говорил тогда, что свобода творчества дороже. Обещал ей, что через год они будут богаты. Он был уверен в этом на сто десять процентов.
Трясся в истерично орущей и визжащей электричке, думал-думал и все никак не мог собрать мысли после магазина. С ненавистью смотрел на парня, который плюхнулся напротив него и широко расставил колени, будто бы призывая отсосать у него.
В первые дни жизни у ребенка был пугающе взрослый взгляд, становилось неловко перед ним, стыдно. Радику хотелось, чтобы сын видел его, а он все время смотрел в сторону, куда-то за плечо или на ухо, будто все понимая про него и эту жизнь и видя нечто большее. Лорка говорила, что он видит ангела. Радик вполне доверял этому предположению, допускал, как излишне мистичный технарь. Но вот на третий месяц жизни в глазах ребенка робко заблестела осмысленность, в них появилось что-то живое, соображающее, и он стал улыбаться глупой погремушке, следить за движением пальчика, агукать. Его отпустили на землю. А тот, великий прачеловек, умер или затаился.
— Радик, тебе не кажется… — испуганно призналась Лорка. — Не кажется, что он у нас косит? Вот смотри, левый глазик, нет?
— Нет, ну, что ты, у него просто взгляд еще не сфокусировался.
— А-а, а Максим Иркин вроде нормально смотрит.
По утрам, если это был четный день, Радик ходил за “Агушей” — бесплатной молочной кухней. Стоял в очереди, среди таких же родителей, как и он. И всякий раз его удивляло что-то. Удивляло то, что они все — нормальные люди, любящие, добрые, а ему все время до этого казалось, что таких людей уже не осталось, только бандиты, проститутки, наркоманы.
