— Tete Dieu![44] — прорычал он. — Будь мы во Франции или даже в Гиени, мы бы уже раздобыли к ужину свежую ножку, что очень важно при нашем мясопусте. Законно там или нет, но я намерен пустить стрелу.
— А я сначала переломаю эту твою палку о свое колено! — воскликнул Хордл Джон, кладя свою ручищу на лук. — Разве так можно? Слушай, я родился в лесу и знаю, чем такие штуки кончаются. В нашем местечке Хордле двое поплатились глазами, а третий — своей шкурой. Когда я в первый раз тебя увидел, я, честное слово, не почувствовал особой любви к тебе, но с тех пор я научился очень уважать тебя, и поэтому мне не хотелось бы видеть, как тебя обрабатывают живодеры лесничие.
— Рисковать своей кожей — мое ремесло, — пробурчал лучник; все же он откинул колчан на бедро и повернулся лицом к западу.
Они шли, а тропа все поднималась, из зарослей вереска она то выводила в рощицы падубков и тисов, то снова бежала через вереск. Сердце радовалось, слыша веселое посвистывание дроздов, когда они стремительно перелетали из одних кустов в другие. Время от времени дорогу путникам преграждал янтарно-желтый ручей с заросшими папоротником берегами, и пегий зимородок озабоченно перепархивал с одного берега на другой, или серая задумчивая цапля, надутая и важная, стояла по лодыжки в воде среди осоки. Болтали сороки, громко ворковали лесные голуби, пролетая над самой головой, и отовсюду, из каждой придорожной канавы, раздавалось равномерное постукивание лесного столяра — большого зеленого дятла. По мере того как тропа поднималась, кругозор распахивался с обеих сторон все шире, желтые леса и заросли вереска спускались до далеких дымков Лимингтона и до глубокого туманного канала, тянувшегося у самого горизонта, а к северу леса словно откатывались уступами, роща поднималась над рощей, туда, где далеко-далеко белый шпиль Солсбери выступал жестко и четко на безоблачном небе. У Аллейна, жизнь которого протекала до сих пор на прибрежной низменности, свежий воздух возвышенностей и широта свободных далей пробуждали такое ощущение жизни и такую радость бытия, что его молодая кровь бурно бежала по жилам. Даже тяжеловесного Джона затронула красота дороги, а лучник весело насвистывал или мурлыкал отрывки из французских любовных песен, притом так фальшивил, что напугал бы самую смелую девушку, когда-либо внимавшую серенадам.
— А мне нравится этот северянин, — заметил он наконец. — Он умеет ненавидеть. Видно по лицу и по глазам, что он полон горечи. Люблю человека, у которого есть желчь в печени.
