— Вы не участвуете в чемпионате? — спросил он хрипловатым голосом, хотя ответ уже знал.
— Нет, меня наняли поработать. — Она подняла голову и посмотрела на него, улыбаясь.
Кажется, она умеет читать по лицу, подумал Гай. Или по телу? Он выдвинул правую ногу вперед, одергивая спереди пиджак.
— Но вы, надеюсь, поклонница трубок?
— Я люблю разные… трубки.
Незнакомка окинула его взглядом, и Гай едва не расхохотался. Костюм его жены, фигура его жены, даже овал лица Рамоны. Но взгляд… Взгляд опытной женщины. У Рамоны, которая старше ее лет на двадцать, куда невиннее.
— Я тоже, — сказал Гай. — Вы станете за меня болеть?
— Хотите получить приз?
— Да кто же не хочет?
— Вы получите свой приз, непременно. — Она вплотную подошла к нему. — Я обещаю…
Сейчас Гай лежал в постели со Стэйси. Получение приза растянулось — и даже слегка надоело.
Это началось в Лондоне, потом прервалось на время поездки Гая домой, где он снова убедился, что с Рамоной не все в порядке. Он собирался застать дома сына, пригласить его в Париж в конце лета — Гай хотел приобщить его к винному делу уже в этом сезоне. Но Патрика дома не оказалось.
— Он уехал? — изумился Гай. — А как же виноградники?
— Ему лучше в омут головой, чем сидеть со мной дома, — бросила Рамона. — Он улетел на Сейшелы.
— Вы поссорились?
— Нет. Я вообще ни с кем и никогда не ссорюсь. Разве ты не знаешь?
Вспоминая эту фразу, Гай вдруг понял то, на что его навел Уильям: гораздо легче жить в ладу с собой тем людям, которые умеют ссориться. Они избавляются от внутреннего напряжения в стычке с другими. Конечно, они сбрасывают свое напряжение на других, но зато освобождаются сами. Уж лучше бы Рамона ссорилась, думал Гай.
Он посмотрел на часы, которые лежали на тумбочке возле кровати. В Сакраменто сейчас глубокая ночь. Может быть, он дозвонится до Рамоны?
Гай тихо выбрался из постели, прикрыв Стэйси невесомым пуховым одеялом, и пошел в гостиную. Он снял трубку, долго нажимал на клавиши, пока наконец не услышал длинные гудки, щелчок и ровный голос Рамоны: «Вы позвонили… Оставьте… Вам перезвонят…»
Это он слышал уже сто раз. Гай опустил трубку на рычаг и медленно подошел к окну.
Окно выходило на улицу Жака Оффенбаха. Короткая улочка, всего три дома. Номер его дома — один. Лучи мощного прожектора освещали глубокий котлован, на этом месте недавно стоял старый дом, его разрушили, над котлованом высился кран, стрела которого в отблесках света напоминала Гаю уменьшенную копию Эйфелевой башни. Ему вспомнилось, как в самый первый приезд в Париж, он повел Рамону в свою любимую кондитерскую, окна которой выходили на эту башню.
