— А теперь, друг мой, вспомни свои ощущения. Ты хорошо знаешь, каково это, когда тебе не хочется ничего?
— Но у меня была на то причина! И какая! — воскликнул Гай. — Моя семья могла оказаться без денег! У нее ведь нет такой причины.
— Думаю, Гай Гарнье, у тебя плоховато со зрением. Твой взгляд скользит по поверхности, не проникая внутрь. — Уильям покрутил погасшую трубку, которую вынул изо рта перед разговором.
— Ты что-то знаешь?
— Догадываюсь.
— У тебя есть основания для догадок?
— Вариантов не так уж много. Люди только думают, что сильно отличаются друг от друга. — Уильям вертел трубку. — Вот я смотрю на тебя. На тебе дорогой костюм. От Армани, верно? Значит, у тебя достаточно денег. Если бы ты сидел передо мной в дешевом костюме, я решил бы, что у тебя мало денег. Как просто, правда?
— Но душа человека — не костюм.
— Для профессионального взгляда — ничуть не сложнее увидеть, какой у души покрой. — Уильям поднес трубку к губам, но, вовремя вспомнив, что она погасла, снова опустил руку на колено.
— Что ты можешь сказать о Рамоне? Ты давно не видел ее…
— Гай, признайся, ты ведь не особенно задумывался в минувшие двадцать лет о том, всем ли довольна твоя жена? Ну спроси себя. Ты не сомневался, что Рамона должна быть довольна всем на свете, поскольку быть твоей женой — уже несказанное счастье. Вот ты только что упомянул, причем не без гордости, что она очень хорошо окончила технологический институт. Она стала специалистом по грузовым машинам, насколько я знаю. Отправляясь учиться столь неженскому делу в чужую страну, Рамона чего-то хотела особенного?
— Заблуждения ранней молодости, — фыркнул Гай. — Представь — Рамона и трейлер! Рамона и громадная железная глыба, например, МЭН или МЭК. Она собиралась торговать такими машинами, да еще с Восточной Европой! В годы холодной войны! Чистое безумие.
— Но почему-то Рамона этого хотела? — не унимался Уильям.
— Да потому что какая-то дальняя родственница Рамоны этим занималась. Она даже стала мэром крошечного городка под Лондоном и прославилась. Когда она умерла, то в мэрии ее имя выбили на стене золотыми буквами.
— Стало быть, твоя жена честолюбива.
— Но разве я не удовлетворил ее честолюбие? — Глаза Гая стали совершенно прозрачными от искреннего изумления, прозвучавшего в вопросе.
— Тебе предстоит поработать над собой, Гай Гарнье. — Уильям вздохнул. — В тебе слишком много мужской фанаберии. Кстати, а не ведешь ли дневник под названием «Я самый-самый», как это модно сейчас?
