Вскоре наш артполк передислоцировался в Польшу. На несколько дней задержались в небольшом немецком городе недалеко от Берлина. Там я, к тому времени уже майор, оказался старшим по званию и поэтому посчитал себя начальником гарнизона. В городе уже был бургомистр. Соблюдая международный этикет, как я его себе представлял, решил устроить для него прием. Он пришел, как и положено, с супругой. По части угощений мы не подкачали. Но вот с напитками случился конфуз. У нас осталась только запасенная когда-то впрок канистра со спиртом, который мы влили в нее, поспешно опорожнив от бензина. Никакой предварительной промывки не было. Перебить запах бензина спиртом, на что мы надеялись, не удалось. Букет получился ужасный, от которого долго потом во рту не удавалось избавиться. Когда я честно об этом поведал, думал, что гости откажутся. Те же, на удивление, согласились. Попросили только сахару, который они насыпали в налитые бокалы. Пили, изображая вполне хорошие мины на лицах. В остальном все прошло хорошо. Расстались почти совсем друзьями.
В Лигнице, отошедшем к Польше, но населенном еще в основном немцами, произошел такой случай. Поздно вечером, когда мы укладывались спать, прибежал мальчишка сын хозяйки, у которой мы остановились. Взволнованно сообщил, что неподалеку женщины взывают о помощи Какие-то наши военные ломятся к ним. Интересно, а мы уже вроде как свои, он к нам обращается за помощью Взяв с собой двоих солдат, поспешил туда. Большой пятиэтажный дом, из которого слышатся женские голоса «Hilfe!» У подъезда двое наших офицеров. Один пытается проломить дверь. Другой в это время играет на аккордеоне То ли чтобы заглушить крики, то ли чтобы расположить к себе женские сердца. Играл он действительно превосходно. Пришлось их отвадить отсюда. Уходя, я счел нужным поддержать нашу пошатнувшуюся репутацию и крикнул женщинам, чтобы они не боялись — «keine Angst» (это слово я хорошо запомнил). «Больше такое не повторится. Наши воины вполне хорошие (sehr gut)». На что мальчишка несколько позже не преминул заметить, что наши люди, хотя и действительно с добрым сердцем, но все же, как он выразился, «wilde» — дикие.
Война завершилась — и кончилась свободная жизнь. Снова строгий распорядок дня. Снова строевая подготовка, снова учебные стрельбы. Как будто там мало стреляли! Опять зубрить уставы, которые за войну устарели. После насыщенного событиями военного времени — регламентированная однообразная жизнь. Не лежит у меня душа к этому. Неужели так будет продолжаться и дальше? Не к этому себя я готовил.
