Мания | страница 2



Наш священник был бедным неграмотным человеком, перебивавшимся работой на земле, как и все остальные. Задним числом я понимаю, что он понятия не имел о литургии, но выучил кучку латинских фраз, кои рассыпал по своим проповедям практически наобум, а пробелы заполнял туманными речами собственного сочинения. Если в этой aldea[4] он представлял Бога, то, несомненно, здорово веселил дьявола.

Итак, когда заговорили о колдовстве, священник оказался беспомощным, и потребовались сторонние представители власти — кто-то обладающий необходимыми средствами для нахождения виновника и определения наказания.

Мы, дети, никогда прежде не видели столь важную персону. Когда Инквизитор впервые въехал в деревню в богатом одеянии, верхом на прекрасном коне, мы в страхе разбежались, ибо столь великолепно разряженное существо не могло быть никем иным, кроме Бога либо самого дьявола, а, учитывая охватившую всех в последнее время панику, Бога в том месте никто не ждал. Да и священника нашего явно обуревали сомнения. Хотя он и не сбежал, но неуверенности скрыть не смог. Спрятавшись за стогом сена, я увидел, как он протиснулся вперед поприветствовать величественного гостя, и подозреваю, что некоторые жители деревни, не в самую последнюю очередь более всего ответственные именно за такое развитие событий, начали сожалеть о своих призывах к расследованию. Кто мог знать, чем закончится присутствие столь важной персоны в нашей жалкой общине.

Как выяснилось позднее, появление Инквизитора имело мало отношения к страху горстки легковерных крестьян перед сверхъестественным. Насколько я знаю, колдовство никогда не беспокоило вас, милорды. Это одно из немногих ярких пятен в вашей темной истории: в то время как остальная часть христианского мира призывала к гонению на ведьм, ваши следователи намеренно представляли соглашения с дьяволом как безвредную женскую болтовню. Даже если бы вас и волновали подобные вопросы, наша жалкая aldea едва ли удостоилась бы внимания представителя инквизиции хотя бы среднего ранга. Однако вследствие недавнего изгнания moriscos[5] инквизиция потеряла главный источник дохода, и на деревни, где оставались насильственно крещенные мавры, говорившие лишь на родном языке и располагавшие для укрепления своей новой веры лишь несколькими наспех переведенными фразами, налагался штраф; избежать вашего внимания они никак не могли. Испытывая недостаток как в еретиках, так и в денежных средствах, орден не гнушался миссиями, кои прежде счел бы слишком незначительными для людей, безмерно гордившихся своей добродетелью.