О рубке леса, таким образом, для него не могло быть и речи, о добывании торфа тоже, а о камнедробильных работах и подавно.
— Выбор-то невелик, — вслух размышлял Касперль. — Самой наилучшей профессией для вас, вероятно, могла бы стать такая, какой еще совсем не изобрели, — скажем: учитель рисования в школе для деревьев…
— Может, вам разводить съедобные мухоморы! — предложил Сеппель. — Или выращивать консервированные лисички!
— Неплохо, — насмешливо улыбнувшись, подтвердил Хотценплотц. — Почему бы мне, к примеру, не производить мармелад из белены.
— Тогда уж лучше жаркое из бекасового помета!
— Маргарин из булыжников…
— Лимонадный порошок из поганок…
— А не провернуть ли дело с ликером из муравьиных яиц?
— Если хотите знать мое мнение, — сказал Касперль, — то станьте регулировщиком на какой-нибудь звериной тропе — в перспективе, по прошествии не более полутора лет, будете произведены в главные регулировщики!
Так они наперегонки плели небылицы до тех пор, пока не истощили весь запас своего остроумия. Затем они принялись петь разбойничьи песни, а в перерывах между ними Хотценплотц рассказывал им о своих похождениях и приключениях — и как ему* опять и опять выпадала удача оставлять полицию с носом, из года в год.
Это было весело и захватывающе.
За звучными байками да слушаньем они совсем не заметили, как быстро пролетело время.
Вдруг оказалось, что уже наступил вечер, их окружили сумерки, и Хотценплотц сказал:
— Теперь, я полагаю, вам следует отправиться домой, иначе у вас будут неприятности. Давайте-ка надевайте чулки да башмаки и тушите костер — потом я провожу вас до окраины городка, чтобы по дороге домой вы, чего доброго, не попали в руки разбойников, ха-ха-ха-ха-а!
Когда они покинули лес, стало уже по-настоящему темно. Хотценплотц уже собрался было у первого уличного фонаря попрощаться с Касперлем и Сеппелем; но тут в глаза ему бросился огромный плакат, висевший невдалеке на заборе, огораживающем строительную площадку.
— Вот те раз! — воскликнул он. — Либо мне сливовица не пошла впрок — либо у меня что-то неладно с глазами. Это мое изображение висит там? — Он указал на плакат. — Или это не мое изображение?
— Да, — сказал Касперль. — Даже незрячий спиной увидит, что это вы.
— Ну? — спросил Хотценплотц. — Что же, съешь коршун все мои пуговицы, все это означает?
— Ровно ничего, — определил Сеппель. — Речь, видимо, идет про старое объявление о розыске преступника.
