И вот однажды Евдоким Никитич позвал Ольгу в переднюю избу.
Венчик сидел на широкой лавке, опершись локтем о подоконник, и важно потягивал маленькую трубку-носогрейку.
— По делу иль так, поболтать, Вениамин? — спросил Евдоким Никитич.
— Авансик требовается, председатель, — ответил Венчик и выпрямился.
— А я-то подумал — за нарядом на работу, — не без иронии заметил Евдоким Никитич.
— Надо сперва поесть.
— Ох, Венька, Венька! На той неделе отвешал тебе муки, мяса. Быстро что-то управился.
— Вез запасов живем, сам знаешь. Всё уже.
— Так ты бы работал…
— По силе-возможности работаю.
— Авансик, говоришь? Брать берешь, а трудодней-то твоих не прибывает. Ладно еще баба работящая досталась. Как бы ты жить стал на свои-то трудодни?.. Бывало, из последнего тебе выпишешь — на страду оставлено, а ты хоть бы спасибо колхозу сказал да на работу приналег в знак благодарности. А то, помнишь, зимусь набрал продуктов — на лесозаготовки собрался. И пока жена шила рукавицы да штаны чинила — съел все и про лес забыл. Ровно тебя не касается, какое нынче трудное для Родины время…
— Давнишнее это. Зря ворошишь. А трудодни заработаю.
— Да как не ворошить, если у тебя стыда нет? — вспылил Евдоким Никитич. — Или, по-твоему, стыд не дым, глаза не выест? Вот узнают наши фронтовики, как ты им в победе помогаешь, они ж тебя…
— Ты всегда так, председатель… с укорами. А себе?
— Что себе? — распалился вконец Евдоким Никитич.
— Да так, между прочим.
— Нет, ты договаривай!
— Нечего договаривать, сам небось догадываешься.
— Что за намеки?
— Не намеки — на самом деле.
— Ладно, на правлении скажешь. Вот бабы будут решать — дать тебе аванс или не дать, тогда и скажешь. Все! Прения закончены. А ко мне за авансами можешь не приходить — хватит мне грех на себя брать, есть правление, оно пускай и распоряжается… Лодырей покрывать мне партия не разрешает…
Ольга слушала и молчала.
— Видала, каков гусь?! — сказал Евдоким Никитич, когда Венчик сердито хлопнул дверью.
Ольга улыбнулась:
— Променять бы его на фронтовика…
— Безо всякой замены отдадим. И жена согласится. Меньше стыда. Натерпелась, бедняжка, лиха.
От Евдокима Никитича Жилкин не на работу направился, а в сельсовет за три километра. Там он заявил, что своими глазами будто бы видел, как председатель колхоза «Аврора» (Евдоким Никитич из-за недостатка людей одновременно был и кладовщиком) тащил к себе домой мешок зерна с колхозного склада. «В три погибели согнулся. Наше, колхозное. Каждое зернышко вот этими руками взращено».
