В этот раз Ольга приготовила винегрет. Евдоким Никитич ел да похваливал. Ульяна Павлиновна тоже сидела за столом.
— Учись, старбень, — говорил он ей. — Век доживаешь, а ни разу обедом вкусным не накормила. Вот ведь тот же продукт, можно сказать силос, а сделано — объеденье!
Павлиновна, конечно, огрызнулась:
— К лешаку! Поздно мне переучиваться. Возьми переженись. Теперь это модно. Молодая во всем угодит…
Евдоким Никитич останавливал:
— Э, понесла! Ей про Фому, а она про Ерему.
Ольге было неловко: она стала причиной сердитого разговора за столом. Чтоб как-то сгладить, сказала:
— Не хитрое дело — обед готовить, когда есть на чего.
Евдоким Никитич подхватил:
— Вот и я говорю: пускай перенимает, учится.
— Да хватит вам, поешьте спокойно, — вмешалась Ирина.
Павлиновна отложила в сторону ложку:
— Я что-то ничего не хочу. Пойду прилягу опять.
Пропотеть — прошло бы. — Залезла до крутому скрипучему приступку на печь, вздохнула: — Вот корову не знаю, подою ли…
Евдоким Никитич подобревшим голосом распорядился:
— Оставайся здесь, Ольга, обряжайся. Мы с Ариной вдвоем управимся.
Ольга мыла посуду, прибиралась.
Подошла пора дойки коров, Павлиновна подала голос с печки:
— Оленька, ты уж обряди сегодня Пеструху-то. Ох, кто только придумал хвори всякие! Подойница-то, Оля, под лавкой. Сполосни. Тряпочкой сыренькой не забудь вымя обтереть.
— Все сделаю, Ульяна Павлиновна, отдыхайте, — откликнулась Ольга.
Она, заслышав помыкивание Пеструхи, завернувшей во двор, когда пастух гнал стадо улицей с луга на поскотину, тотчас вышла навстречу ей с подойником. Еще с крыльца, подделываясь под голос Павлиновны, Ольга звала Пеструху:
— Иди, моя хорошая, домой, иди! Кормилица ты наша… Пеструха… Ишь как тяжело тебе! Сейчас подою. Иди сюда. — Дала ей посыпанный солью кусочек хлеба, чистой тряпкой обтерла тугое вымя и, поставив на землю подойник, уселась под корову на корточки. Брызнули звонкие струйки.
Длилась дойка недолго. Пеструха, дожевав хлеб, брыкнулась и опрокинула подойник. Молоко белой лужицей разлилось по земле.
— Да что с тобой?.. Милая… Пеструха… Стой, тебе же легче будет, — уговаривала Ольга корову ласковыми словами, какие обычно говорила ей хозяйка. И снова принялась теребить соски. И опять лягнула корова подойник. — Ты что ж, не узнала меня? Как тебе не стыдно? А ну, стой смирно! — Несмотря на этот строгий тон, в третий раз загремел подойник.
Назавтра утром, придя к колодцу за водой, Павлиновна через плетень рассказывала соседке:
