Добродушный помещик удит рыбу и, жалуясь на прыщи, от жары появившиеся на его жирной спине, раздевается — показать приятелю. А в двух шагах — англичанка — гувернантка детей помещика. Его одергивают, а ему все равно — ведь это англичанка, она все равно ничего по-русски не понимает. А кроме того, она лицо подчиненное. Стоит ли стесняться гувернантки?! («Дочь Альбиона».)
На блинах у начальника маленький чиновничек ведет себя как собачонка, жаждущая подачки от хозяина — рысцой бегает вокруг стола, бегает и радуется: быть теперь ему столоначальником! («Торжество победителя».)
Вообще, если вдуматься в рассказы 1884-85, 1886–1887 гг., те же впечатления нахлынут на читателя. Вот — «герой» рассказа «Маска», пьяный безобразник, которого собираются вывести из клуба и не выводят, узнав, что это богатый купец. Вот вся уже разменявшаяся на цитаты — поистине классическая — «Жалобная книга». Вот страшный рассказ о голодном мальчике, которого, потехи ради, кормят пьяные устрицами («Устрицы».)
Выводят честного человека с веселой свадьбы — почтенного старика, который невольно разоблачает гнусную проделку: тот, кому дали четвертную на наем «свадебного генерала», деньги присвоил себе, а своего дядюшку привез к этим «приличным» людям, выдав его за нужного им генерала. И музыка играет туш, и веселая свадьба продолжается («Свадьба с генералом».)
Вот монументально высеченная фигура унтера Пришибеева, который считает себя вправе во все вмешиваться, во все входить, всем мешать, всем читать нотации, на все доносить и все давить своим унтер-офицерским авторитетом… Унтер Пришибеев — вот символ старой царской России! («Унтер Пришибеев».)
А этот портной, — который почувствовал величайшее счастье, когда был побит неким капитаном, у которого он попросил денег за сшитый мундир. Портной счастлив потому, что офицер поступил так, как поступали с ним «господа» в те счастливые, незабвенные времена, когда он работал в Санкт-Петербурге и шил на генералов. В этой же глуши, куда занесла его несчастная судьба, нет господ. Мелюзга шьет платье, платит за него что положено и долго его носит. А капитан, и недели не прошло, как износил мундирчик, («Капитанский мундир».)
А мужичонка, который так «смешон» своими не уместными и пространными объяснениями о «шилишпере» и которого за отвинченную на железнодорожных путях гайку — понадобилась она на грузило — должен судебный следователь отправить в тюрьму («Злоумышленник»). Или этот нелепый извозчик, который мешает своим седокам рассказами о сыне, что умер в больнице, — о сыне, единственном кормильце дома. Идет старик ночью к лошаденке и все ей рассказывает. И, кажется, лошадь его понимает. «Кому повем печаль свою» — спрашивает эпиграф этого потрясающего рассказа («Тоска»). И отвечает рассказ: только не людям.
