Путешественница. В плену стихий | страница 39
— Я уверена, что это замечательный бульон, — сказала я коку. — Просто Джейми вообще ничего не может удержать в себе.
Мерфи недоверчиво хмыкнул, но повернулся и осторожно вылил остатки бульона в один из многочисленных котелков, которые день и ночь испускали пар на плите камбуза.
Хмурясь, он запустил пальцы в свои редкие седые волосы, открыл шкафчик и тут же закрыл его, наклонился и начал шарить в сундуке, бормоча себе под нос:
— Может, немного сухарей, вот что нужно. Может быть, капельку уксуса, скажем, кислый маринад…
Я зачарованно смотрела, как здоровенные, с толстыми, будто сосиски, пальцами ручищи проворно мелькали среди припасов, мигом находя нужное и быстро укладывая его на поднос.
— Пожалуйста, попробуйте это, — сказал он, вручив поднос мне. — Маринованные корнишоны: в его состоянии полезно сначала их пососать, не откусывая. Потом заесть кислый вкус маленьким кусочком сухарика. Но ни в коем случае не запивать водой! После этого кусочек корнишона можно и откусить, разжевать, чтобы потекла слюна, и опять кусочек простого сухаря, и так чередовать. Если это усвоится, можно будет добавить свежей горчицы — как раз приготовлена для капитанского ужина. Ну а уж дальше, если дело пойдет на лад…
Выходя из камбуза, я слышала бормотание мистера Мерфи, перечислявшего имеющиеся в наличии целебные продукты.
— …Гренки, вымочить в только что надоенном козьем молоке… сливки как следует взбить с виски и хорошим яйцом… — доносилось до меня, пока я шла по узкому коридору с нагруженным подносом.
Мистер Уиллоби, как обычно, сидел на корточках перед дверью в каюту Джейми, словно маленькая голубая комнатная собачка.
Увы, стоило мне войти внутрь, как стало ясно, что кулинарные ухищрения Мерфи и на сей раз пропали втуне. Как это водится у недужных страдальцев, Джейми умудрился подладить под себя окружающую обстановку. Крохотная каюта была сырой, промозглой и запущенной, смятая койка забросана пропотевшими одеялами и нестираной одеждой, да к тому же занавешена какими-то тряпками, так что к больному не попадало ни света, ни воздуха.
— Проснись и пой, — бодро сказала я, поставила поднос и отдернула самодельную занавеску, которая оказалась одной из рубашек Фергюса.
Тот скудный свет, что проникал сюда, поступал через большую призму, вделанную в палубу над головой. Он падал на койку, освещая мертвенно-бледную физиономию с весьма зловещим выражением.
Глаз приоткрылся на одну восьмую дюйма.
— Уходи, — с трудом произнес Джейми и снова его закрыл.