Когда шофер кладет гравюру в багажник к другим подаркам, Максим замечает там черный плащ. Смотрит на Сангалло. Тот подходит, красный как рак, словно ребенок, пойманный с поличным. Пожимает плечами и задумчиво чешет голову, как Стэн Лорел, когда тот чувствовал, что Оливер Харди сейчас задаст ему трепку.
Просто невозможно сердиться на этого человека.
— Филиппо, мы можем пообедать на террасе в Остии?
— Терраса там есть, — отвечает Сангалло, — но не забывай, на улице — декабрь.
— Да, конечно, — соглашается Максим. Достает из багажника плащ и закрывает крышку: — Может похолодать.
Вечером Максим возвращается на Виа Микеле Меркати. Галы нет. Подаренное имущество — помимо гравюры и книг еще кусок ветчины и банку гранатового желе, из гранатов, собранных в Аппии, — Максим бросает на кровать. Смотрит по сторонам — не лежит ли где записка, хотя знает, что записки, скорее всего, нет. Гала приходит и уходит спонтанно и не обременяет себя чувством ответственности. И Максим ни за что не хочет, чтобы было иначе. Господи, как он любит ее своеволие и независимость — отправилась гулять, зная, что он вернется и захочет все ей рассказать. Гала делает то, что ей приходит в голову, не задумываясь. И даже сегодня, когда ему просто необходимо поделиться с ней впечатлениями!
Как бы то ни было, он скоро поразит ее гравюрой. Гравюра очень хорошо вписывается в коллекцию кусочков Рима, которые они собирают повсюду, как сороки — блестящие железки. Чего только они уже не натащили в свое гнездо: от кусочка мрамора с холма Авентина[94] до крошки оранжевой штукатурки с виллы Адриана.[95]
Максим пытается так повесить гравюру Бренберга, чтобы Гала ее сразу увидела, как войдет. Этого не удается сделать, не попортив старинную бумагу. Он засовывает один конец под оторвавшийся кусок обоев, а другой за провод. Пытается несколько раз, но под гравюру все время пробирается сквозняк. Ватикан отгибается и летит на пол. Максим, который обычно никогда не выходит из себя, на этот раз громко ругается. Раздражение от непокорной бумаги смешивается с беспокойством за Галу. Сколько времени ее уже нет? Она могла хотя бы оставить записку со временем своего ухода, чтобы Максим знал, когда ему начинать беспокоиться.
Неприятно, когда беспокойство и раздражение одновременно поселяются в твоем сердце.
Или это разочарование. Из-за того, что он надеялся застать Галу дома, а ее нет.
Тоска — назвал бы это чувство он сам, но только не сказал Гале, потому что она бы его высмеяла. Она никогда о нем не беспокоилась.
