— Совершенно верно.
— Что ж, думаю, я знаю, кто эта девушка. И назову вам ее имя здесь, пока мы на улице, без свидетелей и прослушки. Но запомните, что я буду отрицать все, если вы попросите подтвердить эту информацию официально. Иными словами, я хочу знать, могу ли рассчитывать на конфиденциальность. Конечно, я могу сделать один телефонный звонок, и вам прикажут больше меня не беспокоить, но я действительно хочу помочь. Если речь о той девушке, на которую я думаю, я готов содействовать следствию. Она была прекрасным человеком. Хотя я не был хорошо с ней знаком, но она точно не заслужила такой смерти, как вы описали. Что скажете?
Королев согласно кивнул.
— Расскажите, пожалуйста, что вам известно, мистер Шварц. Не для протокола. Я не буду заносить это в дело.
Он протянул руку, чтобы скрепить договор рукопожатием. Шварц пожал ее.
— Во-первых, зовите меня просто Джеком.
Королев кивнул, хотя и подумал, что это будет чересчур фамильярно, учитывая, что они видят друг друга впервые. Однако, похоже, правила приличия в Америке отличались от советских. Похоже, капиталисты не особенно заботились о благовоспитанности и хороших манерах. Им было далеко до культурного уровня советских граждан.
— Как скажете, Джек. Тогда и вы зовите меня просто Алексеем.
Собственные слова показались капитану странными, но в сложившейся ситуации следовало принимать предложенные правила. Американец взглянул на часы, и Королеву показалось, что он передумал. Но Шварц вопросительно посмотрел на него, обреченно вздохнул и сказал:
— Я думаю, что девушку звали Нэнси Долан. Она американка.
— Нэнси Долан? — удивленно переспросил Королев. Он видел документы Мэри Смитсон, и лицо на фотографии было явно похожим на лицо убитой.
— Да, Нэнси Долан. Во всяком случае, именно так она представилась, когда я виделся с ней последний раз. Смотрите, как это работает. Во время визитов сюда я представляю разных клиентов — это могут быть галереи, музеи, отдельные коллекционеры. Но есть и другая категория клиентов. Ваши люди знают, что на них я тоже работаю. А этим моим клиентам известно, у кого я покупаю. Но обе стороны, мягко говоря, не хотят афишировать подобное сотрудничество.
— Простите, но я, похоже, не совсем понимаю, о чем вы говорите.
— Я представляю интересы эмигрантов, бывших дворян, а также работаю на православную церковь. Вы ведь на это намекали, когда сказали об иконах? — Королев кивнул, хотя, откровенно говоря, для него сказанное американцем стало открытием. — Иногда клиенты отправляют меня сюда разыскивать конкретный предмет, потому что знают, что он находится здесь. Фамильные драгоценности, картины, дорогие украшения… Советская власть готова их продать, если знает, что покупатель заплатит много и будет хранить сделку в секрете. С церковью все обстоит немного по-другому. Они ищут предметы религиозной значимости: иконы, реликвии, книги, церковную утварь. Я сообщаю им, что есть у вашей власти, а они мне дают соответствующие инструкции. Но церковники редко отправляют меня за чем-то конкретным. Вы понимаете?
