— Порча на мне… — Едва слышно прошептала девушка, наконец решившись.
— Что? — Переспросил он, не столько недослышав, сколько желая узнать поподробнее.
— Меня сглазили. — Погромче повторила она, теребя пальцами пушистый кончик косы.
— Кто?
— Не знаю… — Она непритворно расплакалась, уткнувшись лицом в ладони.
— Будешь реветь — превращу в корову. — Пообещал он, насмешничая.
— Ба-а-атюшка-а-а ведма-а-арь…
Он понял, что тут увещевания бесполезны, и дал ей выплакаться всласть, безо всякого аппетита зачерпывая ложкой щи.
— И в чем же она проявляется? — Выждав положенное время, спросил он.
Алеся совсем по-детски шмыгнула покрасневшим носом, и ответила:
— Все из рук валится, ни в каком деле удачи нет…
— Ну, дорогая моя! — Он едва удержался, чтобы не расхохотаться. — Нашла порчу… мало ли у кого руки растяпистые, я и сам давеча горшок расколотил…
Она забавно хихикнула, прикрыв рот ладошкой, и тут же снова взгрустнула.
— Да я и раньше горшки-ложки роняла, и беды в том большой не видела. А как стали пшеничку жать — ан на поле залом и обнаружился.
Он весь обратился в слух.
— И что после того изменилось?
— Да почитай, все! Спать стала плохо, сны дурные видятся, все мнится — ходит за мной кто-то, а как встану — шагов не слышно, только собаки брешут, мне за спину глядя.
— Не годится. — Он отрицательно мотнул головой. — Эти напасти ты сама себе надумала. Чем убедишь, что и вправду сглаз взялся?
Девушка насупилась, разобиженная его неверием в явственные происки нечистой силы.
— Давеча, к примеру, борщ сварила, дала сколько на припечке остыть, перед тем, как в погреб несть, а он за то время возьми да скисни.
— Сколько — это сколько? — Уточнил он.
Она беззвучно пошевелила губами, загибая пальцы.
— Да недолго, один только пук кудели спрясти и поспела.
— Так. Еще что?
— Вчера жаба в избе сыскалась.
— Ну и что?
— Как — что? — Неподдельно удивилась она. — Примета дурная! Значит, помрет кто-то вскорости…
— Пороги у вас высокие?
— Высокие, обычной жабе нипочем не влезть.
— А эта что, необычная?
— Ее Мажанна наслала… — С благоговейным ужасом прошептала девушка, повторяя отвращающий зло знак.
Он едва удержался от ехидного вопроса, предъявляла ли грозная посланница подорожную с печатью самой богини смерти.
— Дальше.
— Козел заболел. — Она с надеждой заглянула к нему в глаза — велик ли, достаточен список знамений?
— Козел… — Он вздохнул и внезапно понял, что ему нет совершенно никакого дела ни до козла, ни до глупой девки. На которой, между прочим, не было никакой порчи — по крайней мере, на ней самой, иначе он бы увидел сразу. Все связные мысли размывал липкий, приторный туман равнодушия, приходящего вместе с дурнотой. Кошка снова мурлыкала, а это означало, что ему и в самом деле худо.
