— Ты-то чего руки пачкаешь? — Неподдельно удивился он.
Девушка бросила хворост рядом с волчьим трупом, тыльной стороной ладони смахнула налипшую на лицо паутину.
— Беда-то общая. — Серьезно сказала она. — Если человек ради общего дела руки запачкать побрезгует — ведь и ему в трудный час никто не поможет, верно?
«Дуреха. — Раздраженно подумал он. — Еще не знает, что можно запачкаться — да не грязью, кровью — с ног до головы, и все равно никто не придет тебе на помощь».
Он не стал возиться с трутом и кресалом — протянул распростертую ладонь к дровяной куче, и ее разом охватило жаркое пламя, как будто сквозь неплотно сложенные ветки пробежал Знич-огневик. При виде эдакого чуда Алеся вскинула руки к груди, прикрыв ладошками серебристую лунницу, и так округлила глаза, что ему стало неловко.
— И вправду бают — колдун… — Растерянно прошептала она.
— А то не знала, к кому шла. — Огрызнулся он, невесть почему обидевшись на эту бестолковую девку.
— Батюшка ведьмарь, прости! — Опомнившись, взмолилась она. — Не серчай на меня, неразумную…
Он досадливо дернул уголком рта и, наклонившись, поднял и бросил в костер откатившуюся в сторону ветку.
Когда огонь начал убывать, а жар усилился, он вспомнил и вытряхнул из сумки собранные листья. Встрепенувшееся пламя слизнуло их на лету, обуглив и покорежив. Все, что осталось от Вожака — горстка пепла и россыпь тлеющих костей, хрупких и непрочных. И меч — невесть почему, не подкопченный пламенем, не оплавленный жаром. Раскаленное в угольях, желто-белесое лезвие казалось прозрачным, как упавший на землю луч. Ведьмак подцепил меч веткой и выкатил из костра, и тот постепенно остыл, сменив жаркое свечение на скупой блеск кричного железа.
— Жалко… волка-то. — Неожиданно сказала Алеся. — Он ведь не нарочно…
— Жалко. — Согласился он и, подняв меч, пошел прочь, не оборачиваясь.
***
Светловолосый мальчуган лет пяти вприпрыжку бежал за отцом, держась за край просторной отцовской рубахи. Вокруг них, вспугивая лаем перепелов, широкими кругами носился рыжий кудлатый пес, одуревший от вольного простора. В кузовке за отцовским плечами перекатывались по дну несколько боровичков и волнушек. Отец и сын только что зашли в лес, немного порыскали на опушке, но кто-то побывал там допрежь их, забрав все годные грибы и тщательно укрыв мхом червивое крошево — чтобы родились в будущем году.
В лесу грибы попадались чаще, но все больше отцу — ребенок остерегался отходить далеко от взрослого, уже единожды заплутав в бору, а отцовский глаз еще не потерял молодецкой сноровки — выглядывал самый неприметный грибок, не пропуская на радость сыну ни единого. Мальчик постепенно осмелел, начал забирать в сторону и вскоре, пыхтя от восторга, уже нес отцу огромный, толстопузый боровик, не умещавшийся в обеих ладошках. Отец гриба в кузов не взял, а, разломив шляпку, растолковал сыну, что такие большие грибы всегда червивые и брать их не стоит. Сшибать и топтать тоже — Дед Гаюн может обидеться за неуважение к его дарам, и в следующий раз не одарит человека ни единым грибом. Мальчик слушал, испуганно озирался по сторонам — а ну как лесной дух и вправду разгневался за напрасно сорванный гриб, возьмет да и нашлет на них медведя аль серого волка? Но отец бережно прикопал гриб и пошел дальше, не опасаясь Гаюна, и ребенок снова осмелел. Уж со следующим-то грибом он не оплошает!
