Уильям дословно перевел:
— Он говорит, что вы заняли место жены капитана.
— Да ну? И какая она из себя? Хорошенькая?
— Толстая, — ответил Уильям.
— Наверху с капитаном стояла какая-то тетка. То, что я называю «мечта дистрофика». Она?
— Да.
— Не годится. Для меня, во всяком случае.
Француз наклонился к Уильяму.
— Это столик капитана. Ваш друг может сидеть здесь, только если его пригласят.
— Я с ним не знаком, — сказал Уильям. — Это его дело.
— Капитан должен представить его нам. Это место занято.
— Надеюсь, я тут никому не мешаю, — сказал англичанин.
Стюард предложил ему рыбу. Он поглядел на нетронутые завитушки и положил себе кусок.
— Если хотите знать мое мнение, — сказал он бодро, с набитым ртом, — то рыба не фонтан, но я не любитель французской кухни. Эй ты. Альфонс, comprenez,[15] пинта горького?
Стюард изумленно посмотрел на него, потом на рыбу, потом снова на него.
— Не нраисса? — спросил он наконец.
— Не нраисса не то слово, только речь сейчас о другом. Мне нраисса большая кружка «Басса», «Уортингтона» или чего там у вас есть. Понимаешь, comme ça,[16] — он сделал вид, будто пьет. — Вы не знаете, как по-французски «пиво»?
Уильям постарался помочь.
Стюард радостно улыбнулся и закивал:
— Виски-сода?
— Ладно, Альфонс, твоя взяла. Тащи виски-соду. Beaucoup виски, beaucoup соды, tout de suite.[17] По правде говоря, — продолжал он, обращаясь к Уильяму, — с французским у меня не очень. Вы Таппок из «Свиста»? Знал, что вас встречу. Я Коркер из ВН. Только что погрузился, на час раньше, чем думал. Обалдеть можно: во вторник я еще был на Флит-стрит, получил приказ двигать в десять утра, успел на каирский самолет, всю ночь трясся в машине, и вот я здесь, цел-невредим и как огурчик. Слушайте, ребята, как вы можете есть эту рыбу?
— Мы ее не едим, — сказал Уильям.
— С душком, да?
— Совершенно верно.
— Мне тоже так показалось, — сказал Коркер, — как только я ее увидел. Эй, Альфонс, mauvais poisson, — parfum formidable — prenez — et portez vite le whisky,[18] живо, черный болван.
Француз продолжал кормить детей. Человеку, нянчащему двух отпрысков пяти и двух лет, которые к тому же едят очень неаккуратно, трудно сохранить надменность, но француз старался, и Коркер это заметил.
— Мамуля понимает по-английски? — спросил он Уильяма.
— Нет.
— Вот и хорошо. Гордый малый.
— Да.
— Любите la belle France?[19]
— Да как вам сказать… Я там никогда не был. Только когда садился на корабль.
— Подумать только, я тоже. Никогда не выезжал из Англии, кроме того раза, когда меня послали в Остенде освещать шахматный турнир. В шахматы играете?
