Я начал, потянув за ниточку, распутывать клубок моих детских дружб.
— Где сейчас Цейтлины? — спросил я.
— Они живут в Америке. Американские подданные. Михаил Осипович умер несколько лет тому назад. Впрочем, Шурочка должна быть сейчас здесь, в Париже. — Я записал номер телефона.
— А где и что делает Григося Алексинский?
— Григося? Не знаю толком. Он служит в парижской полиции. Занимает какой-то высокий пост. Французский подданный, конечно.
— А Шура Элькин?
— Он живет в Лондоне, английский подданный. Работает в ЮНЕСКО. Ездит по разным странам. Читает лекции. Ведь он свободно говорит на четырех языках. Впрочем, я ведь его очень мало знаю.
— А Мирра Бальмонт?
— Ах, не спрашивайте. Она в Париже.
— Замужем?
— О да! Многократно.
— У нее есть дети?
— Много детей от разных мужей.
— Где она живет?
— Не знаю. Ее можно встретить ночующей под мостом на Сене.
— Боже мой! А на какие средства она живет? Где-нибудь работает?
— Не знаю. Она ходит по эмигрантским семьям. При этом нужен глаз да глаз. Я не советую вам, Фефа, искать встречи с ней.
— А знаете ли вы что-нибудь о Наташе Зайцевой?
— Она прелестна. Живет в Париже. Растит двух сыновей. Делает много добра. Через день дежурит у матери, которая уже много месяцев лежит, разбитая параличом. Ее муж — Андрей Сологуб. Работает в банке. Часто бывает у меня. Позвоните ей. Вот телефон.
Я набрал номер:
— Наташа, помнишь ли ты Мисдрой? Поездку в Каммин?
— О, боже мой!
— Приходи сейчас к Вере Николаевне. Я у нее.
Через полчаса — звонок. Наташа, немолодая, милая женщина. А где же две косички, торчащие в разные стороны?
Мы возвращаемся домой по темным улицам. Потом сидим на скамеечке под Эйфелевой башней. Час ночи. Париж спит.
В дальнейшем я неоднократно бывал у Сологубов. Они жили на улице Доминик. Четвертый этаж. Лестница без лифта. Мусорное ведро надо самим выносить во двор. В квартире вход в кухню через ванную комнату (или наоборот, не помню). В центре Парижа много старых домов с нелепой планировкой.
На другой день я позвонил Шуре Авксентьевой. Мы сговорились встретиться в кафе на площади Трокадеро. У нее в руке будет букетик ландышей: отличительный признак. Ведь нельзя быть уверенными, что мы узнаем друг друга. В назначенный час я сидел в кафе за одним из круглых столиков, выдвинутых на тротуар. Я вглядывался в лица проходящих мимо женщин. Вот — элегантная дама, в ее руке сумочка и зажатый букетик ландышей. Шура! Мы сидим и молча смотрим друг на друга. Как и о чем говорить?
