Я стою и как зачарованный смотрю на темные окна нашей квартиры. Вот в кабинете зажегся свет. Здесь когда-то был начат роман «Хождение по мукам», написаны рассказ «Приключения Никиты Рощина» и многое другое. Свет зажегся в спальной и погас в кабинете. Кто-то ходит по квартире. Он не знает, что я стою внизу и стерегу ее прошлое. За моей спиной, утопая в саду, домик Бальзака, в котором он вместе с графиней Ганской провел последние годы своей жизни.
Случилось так, что наш дом постепенно оказался заселенным эмигрантскими семьями. В квартире под нами поселился художник Ремизов. Еще ниже жил Константин Бальмонт с женой и дочерью Миррой. Я еще раз приду сюда днем, попрошу консьержку пустить меня в нашу квартиру. Я скажу ее хозяевам: «Разрешите пройти по вашим комнатам. Здесь я жил, когда мне было 10 лет. Здесь работал известный, наверное, вам писатель Алексей Толстой».
Я с трудом отрываю ноги, которые как будто приклеились к тротуару. Прошлое часто держит нас в железных объятиях, из которых трудно вырваться.
Я стою на улице Аннонсиасьон. В доме, соседнем с нашим, — бакалейная лавка «Мадам Давид». Меня часто посылали сюда за вином, за сахаром и другими продуктами. За конторкой стояла старая плотная мадам Давид с волосатой бородавкой под носом. Здесь у нас был неограниченный кредит. Уходя от мадам Давид, я всякий раз получал от нее засахаренную конфетку. Я сосал ее без конца. Но она — волшебный леденец — никогда не уменьшалась. Кончалось тем, чго я ее проглатывал. Тодько спустя много лет я понял, что это была жевательная резинка в сахарной пудре. Сколько килограммов этой резинки я проглотил за время нашей жизни около мадам Давид!
Я смотрю на дом, где была ее лавка. Она исчезла, от нее не осталось и следа. Время слизнуло ее, подобно тому, как набегающая волна слизывает слово, начерченное на твердом прибрежном песке. А где сейчас сама мадам Давид? Кто знает? Улица Аннонсиасьон выводит меня на маленькую квадратную площадь. Это — Плас де Пасси. Здесь конечная остановка автобусной линии АВ. На углу — кондитерская «Коклэн». Она такая же, как была. С той лишь разницей, что теперь на вывеске стоит «Коклэн и сын».
Я возвращаюсь в гостиницу поздно вечером. Сижу у открытого окна. Точнее — у открытой двери, загороженной снаружи невысокой железной решеткой. Так устроены все окна в Париже. Передо мной узкая улочка, мансарды с темными окнами. Трудовой Париж рано ложится спать и рано встает. Сейчас 11 часов. Это уже ночь. Улица пуста. По одной ее стороне вдоль тротуара тянется цепочка спящих автомобилей, у которой нет ни начала, ни конца. Изредка можно услышать шаги запоздалого прохожего. Ночная прохлада и тишина обволакивают меня. В небе висит желтая луна.
