Что мне было сказать? Само собой, я не должна была говорить об угрожающем положении города и что оно вынудило командование развести всех по их гражданству для дальнейшей репатриации и взять под контроль. Да и как вообще говорить, на каком языке? На немецкий, как это было и с французами, здесь наложено табу. Англичан я более или менее понимала, но сама произнести по-английски едва могла только отдельные слова — за годы войны немецкий вытеснил из памяти то немногое, что выучила в институте.
— Один день здесь. Завтра — не здесь, — кое-как наскребла я. — Война.
Тут были люди, пережившие катастрофу в Дюнкерке, на Крите или еще где. За ними четыре и пять лет неволи. Может, они были б терпимее, сговорчивее, ведь только «один день» и ведь «война», но война шла уже и в Арденнах, где сражались английские войска, и это укрепляло тут, в камере, у моих англичан чувство собственного достоинства и гордости. Они говорили настойчиво, требовательно. Как и когда их переправят? И есть ли на то план у советского командования?
Ответом я не располагала. Но тут вдруг из моей студенческой дали на помощь мне вынырнула старая английская солдатская песенка, мы ее часто распевали. Я сказала:
— It’s a long way to Typperary…
[3]Ответом был дружный, одобрительный смех. Несколько голосов подхватили:
It’s a long way to go.
It’s a long way to Mary-Mary,
To my girl and to my home
[4].
И когда на другой день англичане шли на пункт репатриации, они тоже пели въедливую эту песенку, подшучивая над собой.
А еще к вечеру того дня доставили взятых в плен немцев. Их поместили в темное складское помещение. Мы вошли с Ветровым. Немцев было много, они лежали вповалку или сидели.
— Офицеры есть? — Офицеров не было. — Может, кто хочет что-либо существенное заявить советскому командованию?
— Я имею что заявить.
Майор Ветров направил на голос луч фонарика.
Немцы закопошились, поглядывая в ту сторону.
Голос: — Я, рядовой Шуленбург, племянник графа Шуленбурга.
Попытка наступления немцев захлебнулась, и всю ночь прибывали пленные. Велся обычный допрос. Племянник графа Шуленбурга, ничего существенного для очередной разведсводки не сообщивший, оставался в складском помещении.
Скапливались документы противника — сводки, приказ, письма и листовка немецкого командования, обращенная к окруженным частям:
«Солдаты! Нынешнее положение на востоке — это лишь сиюминутное состояние в гигантских маневрах войны. Рано еще ждать существенных изменений положения после такого неслыханного натиска противника, но инициатива снова перейдет в наши руки!
