Роботы Апокалипсиса | страница 75



уже более ста лет возвещает о наступлении новой весны. Но лично я в этом не уверен.

Старейшины, которые выбрали Серую Лошадь, были людьми суровыми, пережившими геноцид. Они видели истребление своего народа, видели, как на землю льется кровь соплеменников. Так неужели Серая Лошадь случайно оказалась рядом с источником воды, на господствующей высоте, все подходы к которой хорошо простреливаются? Не знаю. Но место шикарное — маленький симпатичный холм, затерянный в глуши.

И главное, что и’н-лон-шка — не танец возрождения. Его всегда начинают главы семейств — да, конечно, за ними вступают женщины и дети, но первыми пляшем мы, парни. И, если честно, есть только одна причина оказать уважение старшим сыновьям — мы ведь воины.

И’н-лон-шка — танец войны. И так было всегда.


Быстро вечереет. Я шагаю по крутой тропе, ведущей к городу, обгоняю семьи, которые тащат на себе палатки, снаряжение и детей. Выйдя на плато, я вижу мерцание костра, щекочущего сумеречное небо.

Кострище находится посередине прямоугольной площадки, по периметру стоят скамейки, сделанные из бревен. Искры прыгают и летят в небеса, к только что выглянувшим звездам. Ночь будет ясной и холодной. Люди, сотни людей — раненых, напуганных, но преисполненных надежды, сбиваются в небольшие группки.

Подойдя поближе к костру, я слышу вопль.

Хэнк Коттон схватил какого-то парнишку лет двадцати, не больше, и трясет его, как тряпичную куклу.

— Проваливай! — орет Хэнк.

Росту в нем добрых шесть футов, а силы не меньше, чем у черного медведя. Хэнк Коттон — бывший футболист, и притом хороший, и местные люди поверили бы ему скорее, чем самому Уиллу Роджерсу, если бы тот вдруг встал из могилы с лассо в руке.

Парнишка обмяк, словно котенок, которого мать тащит за шкирку. Люди, окружившие Хэнка, испуганно молчат. Я чувствую, что мне придется разбираться с этим делом, раз я блюститель порядка и все такое.

— Хэнк, что происходит? — спрашиваю я.

Он смотрит на меня сверху вниз, затем отпускает парнишку.

— Лонни, этот гад — чероки, и здесь ему не место.

Он слегка толкает юношу, и тот растягивается на земле.

— Давай, мальчик, катись к своему племени.

Парнишка разглаживает порванную рубашку. Он высокий, тощий и длинноволосый — полная противоположность оседжи, которые возвышаются над ним.

— Успокойся, Хэнк, — говорю я. — У нас чрезвычайная ситуация. Ты сам прекрасно понимаешь, что в одиночку парень долго не протянет.

— Моя девушка — оседжи, — подает голос парень.