— И Траян нисколько не противился этому? О боги! До чего я дошла! Ладно уж такое происходило бы во дворце сумасшедшего Гая, или пусть я была бы сообщницей Мессалины в её оргиях… Как это случилось со мной?!
Антония всегда отдавала себе отчёт в том, что в ней кипел океан сладострастия, и время от времени он накрывал ее с головой, втайне от всех она сходилась с красивыми молодыми рабами. Но ни разу в жизни она не позволила себе распутства на глазах у людей, и теперь, услышав рассказанное Памфилой, она совершенно растерялась, не в силах справиться с поразившей её новостью.
— О Юпитер! Пусть бы я хоть воспоминания об этом сохранила, так нет! Я даже не знаю, как это было… будто ничего вовсе не произошло, словно не жила вовсе…
— Это далеко не всё… — снова заговорила Памфила, опустив глаза.
— Нет? Что ещё? Не вздумай только сказать, что я после всего отдалась любимому гнедому жеребцу Траяна! — воскликнула со слезами Антония.
Памфила была для Антонии гораздо больше, чем просто рабыня. Она была подругой, возможно, единственной настоящей подругой. Ни одна патрицианка не могла похвастать тем, что имела верного друга среди женщин своего сословия.
Так уж повелось у знати — не произносить ни единого лишнего слова в окружении себе подобных, чтобы не давать никому повода позлословить; не посвящать никого в свои замыслы, чтобы никто вдруг не предал. Люди знати не верили никому и подозревали всех. На что способен был пойти каждый из них, чтобы не слететь с лестницы благополучия вниз, ни для кого не было тайной. Мужчины, пользуясь своим положением, открыто обвиняли и казнили жён[6], а женщины тайно отравляли мужей. Отцы без стеснения уничтожали сыновей, братья отправляли в ссылки братьев и сестёр. Законы и нравы римского общества успели основательно укорениться, и не существовало такой силы, чтобы изменить их и предотвратить их стремительное распространение по всему миру.
— Что произошло ещё? Неужели я подставила моё лоно для услады всех этих высокородных пьяниц? — Антония обхватила голову обеими руками.
Памфила отрицательно закачала головой и с тяжёлым сердцем поведала своей хозяйке о том, что её муж был арестован, обвинённый в убийстве.
— Траян не мог убить Маркуса, — прошептала Антония, — хоть он и подонок… Ну что ж, надо что-то делать…
Но из-за своего невыносимого состояния Антония решила не думать ни о чём и ничего не предпринимать до утра, разумно заключив, что свежая голова прибавит ей решимости.
