— Но наутро ты ушел, не сказав ни слова, — возразила Бет, поддаваясь последнему всплеску своего пессимизма. — А когда днем вернулся…
— Ты набросилась на меня с ненавистью, спросив, что я здесь делаю, и обвинила меня в том, что после нашей ночи у меня возникли проблемы. — Хайме вздохнул. — Да, действительно, проблемы у меня были, но меньше всего они имели отношение к моему влечению к тебе. Хотя я, наверное, предпочел бы умереть, но не сознался бы в этом. С того момента, как я увидел тебя в своем кабинете, я сердцем почувствовал, что все еще тебя люблю. Меня это повергло в ужас. Но в ту ночь, когда я держал тебя в объятиях, мне казалось, что я вернулся в прошлое, когда твоя любовь ко мне была реальностью, которую мне бы и в голову не пришло оспаривать. — Хайме крепче прижал к себе Бет. — Одному Богу известно, как много раз я возвращался в то утро в спальню, прежде чем уехать. Хотел разбудить тебя, обнять и сказать, как сильно я тебя люблю. Голос разума мне говорил, что я не смогу после этого сразу уехать, как было нужно… Но потом я жалел, что послушался рассудка, потому что весь день передо мной вставали картины той последней ужасной ночи… Я дошел до полубезумного состояния, и надежда, что ты все еще меня любишь, стала казаться мне абсурдной… — Он содрогнулся и умолк. — Проклятие! Одно воспоминание об этом приводит меня в уныние! Скажи что-нибудь, чтобы заткнуть мне рот.
— Как я люблю тебя?
— Да, это, пожалуй, поможет, — улыбнулся Хайме.
— О, Хайме! — сквозь смех и слезы воскликнула Бет, чувствуя, что в груди совершается какое-то чудо. — Я люблю тебя, люблю, люблю!
— Именно этого доктору и не хватало, — засмеялся он. — И еще он жаждет услышать, когда мы узнаем, увенчался ли успехом наш вызов программе ограничения семьи? — пошутил он, крепко прижимая ее к себе.
— Скоро, очень скоро, — радостно пообещала Бет.
— В тот первый раз интуиция очень настойчиво мне подсказывала, что надежда есть, — поддразнил он ее. — Хотя прошлую ночь в саду…
— Что? — наивно спросила Бет.
— Нам, пожалуй, лучше сменить тему разговора, — тяжело вздохнул Хайме. — А тебе надо, не откладывая, провериться.
Бет обвила его шею.
— Бет, — с укоризной проворчал он, отстраняясь от нее.
— Что? — прошептала она, взволнованно глядя в его загоревшиеся глаза.
— Если ты не прекратишь набрасываться на меня с таким сладострастием, я выставлю тебя на улицу… с горстью монет в руках. — Он усмехнулся, увидев ее озадаченный взгляд. — А монетки — чтобы ты с улицы могла позвонить мне и рассказать, как сильно ты меня любишь, и чтобы…
