пристегивает саблю; г-н де Жуанвиль
[36] показывает младшим братьям географическую карту; в глубине видна двуспальная кровать. Эта картинка, носившая название «Доброе семейство», радовала буржуа, но огорчала патриотов. Пеллерен раздраженным тоном, словно он был автор, ответил, что одно мнение стоит другого. Сенекаль возражал. Искусство должно иметь единственной целью нравственное совершенствование масс! Следует прибегать лишь к таким сюжетам, которые побуждают к добродетельным поступкам, все остальные вредны.
— Все зависит от выполнения! — кричал Пеллерен. — Я могу создать шедевр!
— Если так, тем хуже для вас! Никто не имеет права…
— Что?
— Да, сударь, никто не имеет права возбуждать во мне интерес к тому, что я осуждаю. К чему нам старательно сработанные безделки, из которых нельзя извлечь никакой пользы, скажем, все эти Венеры, все ваши пейзажи? Я тут не вижу ничего поучительного для народа. Лучше покажите нам его горести, заставьте нас преклоняться перед жертвами, которые он приносит! Ах, боже мой, в сюжетах недостатка нет: ферма, мастерская…
Пеллерен заикался от возмущения; ему показалось, что он нашел довод:
— Мольера вы признаете?
— Да! — сказал Сенекаль. — Я восхищаюсь им как предтечей французской революции.
— Ах! Революция! Где там искусство! Никогда не было более жалкой эпохи!
— Более великой, сударь!
Пеллерен скрестил руки и взглянул на него в упор:
— Из вас, по-моему, вышел бы отличный солдат национальной гвардии!
Противник, привыкший к спорам, отвечал:
— Я в ней не состою и ненавижу ее так же, как вы. Но подобными принципами развращают массы! Это, впрочем, и входит в расчеты правительства; оно не было бы так сильно, если бы его не поддерживала целая свора.
Художник встал на защиту торговца, ибо мнения Сенекаля выводили его из себя. Он даже решился утверждать, что у Жака Арну поистине золотое сердце, что он предан своим друзьям, нежно любит жену.
— О! О! Если бы ему предложить хорошую сумму, он не отказался бы сделать из нее натурщицу.
Фредерик побледнел:
— Наверно, он вас очень обидел, сударь?
— Меня? Нет! Я видел его один лишь раз, в кафе, с приятелем. Вот и все.
Сенекаль говорил правду. Но рекламы «Художественной промышленности» изо дня в день раздражали его. Арну был в его глазах представителем среды, которую он считал губительной для демократии. Суровый республиканец, он во всяком проявлении изящества подозревал испорченность, сам же был лишен всяких потребностей и отличался непоколебимой честностью.
