2
Я толком не знаю, какие у Тристана тараканы в голове. Собственно говоря, меня никогда особо не интересовало, каким именно диагнозом врачи объясняют его поведение. Сестра называет его маниакально-депрессивным; если ей так легче, я рад за нее. Его отец, мучительно стыдясь, говорил, что Тристан просто «не такой, как другие». А я даже не знаю, что сказать. Он такой, и все тут.
Тристан Молинари — офигительное все-таки у него имечко — это ходячее стихийное бедствие. Виноват ли в том некий нейрохимический дисбаланс или нет — для меня дело десятое. Вот когда он даст мне повод усомниться в его рассудке, я подумаю. А так — Тристан есть Тристан. Он воспринимает все чуть острее большинства людей и в тысячу раз острее, чем я. Я-то ведь тоже больной. Те, кто меня знают, подтвердят. Не те, а та, если быть честным. Моника может поклясться, что я больной. И я верю Монике. Мне даже не нужна тристанова больничная пижама, я и так все про себя знаю. Просто от меня меньше проблем. Я не колочу людей чем попало по башке, если на меня «не так» посмотрят. Тристан вот колотит. А я отвожу глаза.
Больничные коридоры всегда действовали на меня странным образом. По правде сказать, это даже занятно. Когда я иду по больничному коридору, все старые травмы вдруг напоминают о себе. Первым вступает правое колено. Покалывает и отзывается при ходьбе ноющей болью под чашечкой.
Следом начинает чесаться едва заметный шрам на животе. Иногда давний след скальпеля даже слегка розовеет. Потом просыпается тупая боль в челюстном суставе, возле уха. В правом запястье. В двух сломанных ребрах. Странное это дело — ретроспектива старых ран, дегустация забытых болевых ощущений. Занятно мне бывает самое большее минут десять. Я выхожу на улицу, и все проходит, стоит только глубоко вздохнуть три-четыре раза и закурить.
Задерживаться в больничном дворе мы не стали. Чисто технически то, что я делал, было наверняка противозаконным, и в душе я весьма порадовался, беспрепятственно выехав со стоянки с пассажиром в голубой пижаме на переднем сиденье.
— Вот видишь, Джек, а ты боялся.
— Да уж. Ты бы оделся. Шмотки я тебе привез — на заднем сиденье. Меньше будешь бросаться в глаза.
— Угу, потом.
— Впервые вижу человека, так непринужденно себя чувствующего в больничном халате и без штанов. Привычка, надо полагать?
Он пропустил это мимо ушей. Некоторое время мы ехали молча. «Бьюик», только что из ремонта, был в отличной форме. Сто сорок выжал на автостраде играючи. Катил, как новенький, мотор весело урчал всеми шестью прочищенными и смазанными цилиндрами. Тристан взял сигарету из пачки и приоткрыл окно.
