— Вот ты, значит, какой, Джек? Нельзя на тебя положиться, так, что ли?
— Прекрати, Тристан, — вмешалась Нуна, — что ты к нему привязался?
— Пусть скажет, почему он стоял столбом! Я хочу знать, это важно, черт побери!
— Значит, друзья должны за тебя подставляться? Расхлебывать твое дерьмо? Тебе для этого нужны друзья?
— Вот именно!
— Ну, знаешь! Тоже мне, мужское братство! Ой, не могу! Какие же вы идиоты!
Мне захотелось сказать ей, чтобы не включала меня в братство идиотов, но помимо того, что Тристан расценил бы это как предательство — на его мнение, по правде говоря, мне было плевать, — я покривил бы душой: я был целиком и полностью с ним согласен, хотя сейчас ни за что не признал бы этого вслух. И с Нуной я тоже был согласен, что, впрочем, ничего не меняло. Кодекс — это свято, пусть он выглядит несуразным — именно поэтому он свят. И наоборот, если кодекс разумен, логичен, зиждится на мелочном здравом смысле, он теряет всю свою суть и право на существование. Я нарушил кодекс и готов был лопнуть от злости.
— Джек, мать твою, ты что, язык проглотил?
Голова болела так, что темнело в глазах. Я глубоко вздохнул и сплюнул кровь.
— О’кей, Тристан. Я сдрейфил. Ты это хотел услышать? Наложил в штаны перед здоровенным мудаком, который заехал мне… «фольксвагеном» в зубы. Я не оправдываюсь. Я сдрейфил. Все, точка. А теперь ты заткнешься.
Тристан смотрел на меня так, будто я поведал ему как минимум, что родился на свет с одним яйцом.
— …да ладно, проехали. Пфф… С кем не бывает, — пробормотал он, сбавив тон.
Я-то знал, что с ним такого никогда не бывало и впредь это ему не грозит. Я стиснул зубы.
До машины было недалеко; я поставил кассету, и за всю дорогу мы не сказали друг другу ни слова. Я запарковался недалеко от кемпинга и сказал, что буду спать в машине. Тристан углубился в лес, светя себе карманным фонариком, а Нуна задержалась, пытаясь убедить меня, что я не высплюсь. Я был непреклонен, и тогда она сказала «спокойной ночи», нагнулась в окно и поцеловала меня в обе щеки, теплой ладошкой пробежавшись по моему затылку. Я спросил себя, где этому учат, или там, откуда она родом, у них в крови эта ласка, это нежное прикосновение, эти мурашки вдоль позвоночника? Она ушла догонять Тристана. Я открыл окно с пассажирской стороны и высунул ноги в туманную ночную прохладу. Укрылся какими-то шмотками, попавшимися под руку, и, наконец-то, закрыл глаза. Два поцелуя долго не остывали на моих щеках. Так и просилась улыбка.
