Что же теперь делать?! Он представлял одну из ведущих клерикальных газет. В тот же вечер ему нужно было сдать полный отчет о проповеди. Поймав за полу проходящего мимо служителя, он с трепетом спросил, не отбыл ли еще епископ. Служитель отвечал, что еще нет, но как раз собирается.
— Мне нужно его видеть, пока он еще не ушел! — в волнении воскликнул репортер.
— Это невозможно, — отвечал служитель. Репортер обезумел.
— Скажите епископу, — закричал он, — что кающийся грешник жаждет побеседовать с ним о проповеди, которую он только что произнес. Завтра будет уже поздно.
Служитель был тронут; епископ тоже. Он сказал, что побеседует с беднягой.
Как только репортера ввели к епископу, он со слезами на глазах рассказал всю правду — умолчав о джине.
Он сказал, что он человек бедный и здоровье у него неважное, что он полночи не спал и всю дорогу от Боу шел пешком. Он особенно упирал на то, что, если ему не удастся представить отчет о проповеди, это будет иметь ужасные последствия для него и его семьи. Епископу стало его жаль. Кроме того, епископу хотелось, чтобы отчет о его проповеди появился в газете.
— Надеюсь, это послужит вам уроком и вы больше не уснете в церкви, — сказал он с покровительственной улыбкой. — К счастью, я захватил с собой свои записи, и, если вы обещаете обращаться с ними очень аккуратно и вернуть их мне рано утром, я их вам одолжу.
С этими словами епископ раскрыл и протянул репортеру аккуратный черный кожаный саквояжик, в котором лежала рукопись, аккуратно свернутая трубочкой.
— Лучше возьмите ее вместе с саквояжем, — добавил епископ. — Только непременно принесите мне и то и другое завтра утром пораньше.
Когда репортер обследовал содержимое саквояжа при свете лампы в притворе, он едва мог поверить своему счастью. Записи аккуратного епископа были столь подробны и разборчивы, что фактически не уступали отчету. В руках у репортера был готовый материал. Репортер был так собой доволен, что решил угоститься еще «парой» джина, и с этим намерением направился к вышеупомянутому заведению.
— У вас действительно отменный джин, — сказал он буфетчице, осушив свой стакан. — Не взять ли мне, милочка, еще стаканчик?
В одиннадцать часов хозяин вежливо, но твердо предложил ему покинуть бар, и репортер поднялся и, с помощью мальчика-подручного, пересек двор. Когда он ушел, хозяин заметил на том месте, где лежал посетитель, аккуратный черный саквояжик. Осмотрев его со всех сторон, он увидел между ручками медную пластинку, на которой были выгравированы имя и титул владельца. Раскрыв саквояж, хозяин увидел свернутую аккуратной трубочкой рукопись и в верхнем углу ее — имя и адрес епископа.
