Старый Рыцарь подошел к купцу.
– Дыхание Бога на нем, – сказал он. – Положите его вот сюда на стол, и я буду нести бдение, пока он не очнется. А тогда я возьму его к себе на службу, ибо ему придало чести то, что он сразился со мной.
От груди купца отвязали оригинальный панцирь, а его уложили на столе во всю длину.
– Принеси свечи, монах, ибо предстоит бдение, – сказал Старый Рыцарь хозяину таверны, и тот отправился выполнить распоряжение, не поинтересовавшись, почему он вдруг принял постриг.
В конце концов купца расположили на столе как подобает: возле его темени и пяток горят свечи, лицо в забвении повернуто к потолку, руки скрещены на рукоятке шпаги.
Старый Рыцарь кратко преклонил колени и помолился.
– Пойдем, Галахад, – сказал он, поднимаясь на ноги, – нам надо поговорить о наших приключениях. Святой брат, присмотри за этим человеком, пока я не вернусь вечером для бдения. И не принимай к сердцу, если он примется ругаться или покажется безумным. Это бес будет покидать его в поисках другого одержимого.
Сервантес, еще не привыкший к своему новому титулу, присоединился к Старому Рыцарю, и они удалились вместе. Едва они вышли, как Старый Рыцарь остановился, повернулся к Сервантесу и сказал:
– Мне пришло на память, что наш совсем новый друг оскорбил тебя, назвав калекой. Я гляжу на тебя, – с этими словами Старый Рыцарь попятился и оглядел Сервантеса с головы до ног, – и не вижу никаких следов калечества.
– Он подразумевал мою руку, – сказал Сервантес. – Он, вероятно, заметил ее, пока я раздавал роли. – Он показал неподвижные пальцы.
К его величайшему изумлению, Старый Рыцарь упал на колени, схватил изуродованную руку и прижал ее к своему лбу. Сервантес с трудом удержался, чтобы не отнять ее. Затем Старый Рыцарь благоговейно поцеловал его руку. С удивлением Сервантес ощутил на ней теплые слезы со щеки Старого Рыцаря.
– Прошу вас, – неловко сказал он.
Но Старый Рыцарь встал, все еще сжимая его руку, нежно посмотрел ему в лицо и сказал:
– И ты, славнейший из рыцарей, думаешь, будто ты искалечен? Нет, нет, ты разделяешь великий труд Бога и пожертвовал употреблением руки во имя помощи небесам.
Эмоциональные утверждения и возвышенная учтивость непонятно растрогали Сервантеса. А слезы Рыцаря на его руке вызвали у него такую сладостную дрожь, такую таинственную душевную теплоту, что он от ошеломления онемел. Старый Рыцарь повернулся и повел Сервантеса вперед.
– Мы раньше говорили о том, что ты можешь быть Рыцарем Святого Грааля, сэром Галахадом, – сказал Старый Рыцарь и обвил рукой плечи Сервантеса. – Должен открыть тебе, что я есмь – или был, или буду – сэр Ланселот. Хотя я отнюдь не убежден в этой своей личности, ибо мне ясно – в той мере, в какой это вообще возможно, – что имя или титул – всего лишь временное определение человеческой сущности. – Он остановился и посмотрел на Сервантеса в упор. – Попытки дать имя вселенной, которая существует внутри каждого из нас, мне кажутся глупостью.
