– Этого мало! – сказала она и сразу пожалела о своей вспышке.
– Да? – Вопрос оледенил ее. – Для него? Или для вас? – Его взгляд скользнул по полкам бесценных книг. – Но ведь вы же, несомненно, находите облегчение в этой библиотеке величия. – Он зевнул. – Ну а меня никогда не трогала преданность смерти кого-то другого. Какое бы диво они собой ни являли, – теперь в его тоне появился несомненный сарказм, – пока жили, после кончины они уже не могут значить для живых столько, сколько прежде. – Она смотрела на него с омерзением. Он так быстро докопался до ее чувств. – Что означает кончина кого-то другого? Что мы остались одни, без утешения, или без кого-то, кому можно с наступлением полнолуния исповедоваться в наших слабостях. – Он потянулся, откинулся, лениво посмотрел на нее. – Меня забудут, едва я испущу дух. В соответствии с этим я и живу мою жизнь. Моя цель – обретение материальных благ, ибо духовные – это область, о которой мы почти ничего не знаем, или вовсе ничего. Вот почему я уклоняюсь от обычаев, обрекающих почти всех нас на унизительную глупость. – Он посмотрел прямо перед собой. – Новый император, в сущности, только самую чуточку избежал абсолютной глупости. – И тут он посмотрел на нее без притворства. – Но это обратилось ему на пользу, потому что он редко поддается иллюзиям.
Отгадав потаенный гнев ее сердца, маркиз устроился на подушках поудобнее и лениво прослеживал взглядом сложные узоры на потолке.
Однако еще один персонаж, направлявшийся в те минуты к герцогине, не уступал маркизу в беспощадности, но только в совсем иной сфере. Этот человек, ехавший в карете, которая была ему не по карману, обладатель такой роскоши, как любовница, совсем недавно ублаготворявшая все его чувства, был одним из придворных прихвостней в сфере искусства, в век, когда кошельком художника управлял его патрон. Поэт, он считался одним из литературных светочей своего времени. Он был другом герцогини, знакомым маркиза и вскоре по нарастающим причинам стал беспощадным врагом Сервантеса.
Уловки, интриги и другие ухищрения
Характер злого волшебника
Пожалуй, чтобы понять этого поэта, вам лучше всего познакомиться с ним, когда он, уже затеяв самые ловкие свои интриги, завершает сделку с Роблсом о напечатании сборничка стихов, втихомолку развивая тайный план соблазнения супруги Роблса.
Роблс, если вы не забыли, впал в состояние нездоровой интроспекции после злополучного указания Педро на умягчающее воздействие, которое окажет на его жену пара новых сапожек. Дверь захлопнулась за удалившимся другом Педро, и Роблс остался стоять в сумраке печатни, раздумывая над различными нежелательными знаками внимания, которые поэты настоятельно оказывали его жене. И вот его думы, которые подобно гаденышам были готовы вылупиться на свет, разорвав оболочку: почему, ну почему поэзию пишут поэты, если среди них не найти такого, которого не приходилось бы силком удерживать на расстоянии руки от спальни твоей жены? Почему Бог избрал компанию самовлюбленных похотливых дурней творить величественные стихи Золотого Века? Почему женщины не могут творить поэзию и тем самым отнять у десятка рифмующих мальчишек подозрительное право на воздыхания? И почему женщины клюют на этот изящный предлог увиливания от подлинного труда? Мое ремесло, продолжал он, заслуживает куда больше почета, чем десяток пергаментных листов с водящими за нос чернильными каракулями. Так нет, и не только я до того неразумен, что жажду общества красивой женщины, но к тому же обречен судьбой на ничем не замечательное ремесло, да в придачу еще и на внешность, которая не пробудит пыла и у черепахи! Он оборвал свою мысленную тираду. Ее породила очень реальная тревога. Имелся поэт, который, казалось, всерьез решил завладеть вниманием его жены. Жиденькие мышцы Роблса задрожали.
