Она встряхнулась. Мое тело, подумала она, раб памяти. Как поступить с этими реликвиями? Ее движения подняли пыль, слившуюся в прозрачное облачко. Избавиться от них, подумала она. В конце-то концов, они не служат к его чести, а меня заточают в темницу сожалений о том, как наше время вместе было источником радости.
Она собрала их в кучу, завернула в плащ. Сверток у нее на руках ощущался как мертвый ребенок. Она спускалась по лестнице, и ее шаги становились все более тяжелыми.
Ее вело какое-то наитие, и в саду она нашла свою камеристку. Кара посмотрела на нее в нервном предвосхищении.
– Вот, – сказала она Каре, а ее лицо пылало от мучительной экзальтации, – сожги их. – Она отдала сверток камеристке и ушла.
В саду, вдалеке от классических оконных глаз дома, Кара, стоя у вечного огня, поглощавшего садовый мусор, рассматривала содержимое развернутого плаща. Она обнаружила плотно сшитый военный колет покойного хозяина, а также чулки и кожаные перчатки. Она вздрогнула от коснувшегося ее смутного суеверного страха. Пока пламя пожирало реликвии, Кара торопливо шла назад к дому, занятая мыслями о смерти и праздновании. Что с ее госпожой, недоумевала она. Ее горе все так же свежо? Юная девушка покачала головой, не понимая загадочность женщины, которой служила. Странная она какая-то.
Ее госпожа глядела в окно, видела дым, поднимающийся от напоминаний о ее покойном муже, и вдруг поймала себя на иррациональной мысли, что больше не будет принимать у себя в доме военных. В конечном счете их жизни сводились к особому риску перед тысячами орудий ухода в небытие. Они кидают себя, как игральные кости, они ставят на кон свои души и, проиграв, оставляют все пустым – жен, дома, детей, домочадцев. Нет, подумала она, больше никаких военных в этом доме. Это мой оплот против имперских муравьев. Здесь будут познавать блага жизни, а не сосредоточиваться на ее рискованных сторонах. А если Империя явится с визитом, ей придется оставить свое оружие за воротами.
Несколько месяцев спустя после смерти императора и предания воспоминаний герцогини погребальному костру жизнь воспрянула благодаря ее Академии. Пустые часы заполнялись ротацией поэтов, полных свежестью стихов и воспламененных ее прославленной красотой. Их свары в стенах Академии были как летний дождичек в сравнении с вихревыми бурями внутри нее.
Приезжали и другие гости. Придворные и всякие придворные чины, подстегиваемые слухами и гаданиями, пока империя пыталась вырваться из прошлой эры в следующую. Если ей удастся сохранять спокойствие выше мелочных потуг их умишек, они, знала она, уедут и со временем оставят ее тихому миру, который она сотворяла, под покровом которого могла жить, а потом, если позволит судьба, и найти исцеление.
