Наше командование решило во что бы то ни стало ликвидировать этот, так называемый «рамушевский коридор». На земле и в воздухе шли ожесточенные бои.
А я в течение нескольких дней не знал, как убить время. По вечерам, проводив друзей на задание, бродил по аэродрому, беседовал с техниками. Одно желание было у меня — летать.
Однажды среди ночи, когда наши летчики в четвертый раз вылетели бомбить перешеек, я не выдержал и пошел на командный пункт.
— Товарищ майор! — обратился я к Куликову. — Прошу разрешить мне летать! Не могу бездельничать!
Командир полка, не поняв моего состояния, резко ответил:
— Сержант Шмелев! Лечитесь, а сейчас не мешайте! Не до вас!
Ответ меня обидел. Не сказав больше ни слова, я вышел.
Через некоторое время самолеты стали возвращаться с задания. Один за другим они садились и подруливали к лесочку, откуда им сигналили карманными фонариками техники. У каждого экипажа был свой условный сигнал. Никто не путался в кромешной темноте, рулил на «свой» огонек, к «своему хозяину».
Сразу же начиналась подготовка самолетов к очередному вылету. Люди работали в полной темноте.
Лишь изредка мелькали огоньки карманных фонариков. Это оружейники подвешивали бомбы.
Тяжело было находиться на аэродроме в роли стороннего наблюдателя. Но и не хватало сил уйти в общежитие. Увидев на стоянке комиссара полка Короткова, я подошел к нему.
— Товарищ батальонный комиссар! Не могу больше… понимаете… не могу. — Спазмы сдавили мне горло.
— Что с тобой, Николай? — удивленно спросил Коротков.
— Летать хочу. Драться. А командир меня к черту посылает.
Подошел парторг Жарков. Он всегда умел появляться в самый нужный момент.
— Чего шумишь, Коля, выпил, что ли? — вступил он в разговор.
— Не пил я, обидно мне… Не разрешают летать!
— Будешь летать, погоди немного, — успокоил меня Жарков.
— Сколько можно ждать? Я сегодня хочу, сейчас! Не могу бездельничать! Совесть не позволяет…
Жарков положил мне руку на плечо и все так же спокойно сказал:
— Перестань, тебе завтра лететь, а ты нервничаешь!
— Что? Завтра?
— Ну да, мил человек…
Мне хотелось расцеловать нашего парторга, но я поспешил уйти: боялся, что они с комиссаром передумают и изменят свое решение. Так я снова возвратился в строй.
Весна 1942 года была дружная. Снег быстро растаял, разлились реки, дороги раскисли. Движение автотранспорта почти прекратилось. Запасы продовольствия и боеприпасов у передовых частей кончались. И вот на помощь наземным войскам снова пришел наш У-2. Но теперь не с бомбами, а с колбасой, сухарями, салом, патронами, снарядами.
