– Не суть важно, – сказал Андрей. – Потеря пионерок для школы, конечно, трагична, но для нас важнее другое. Туда и обратно, так?
– Да, – координатор шлепнул папку на стол. – Придется допустить, что Охлобыстина способна «скользить» в обе стороны. Собственно, это самое логичное объяснение этим идиотским событиям. Случай уникальный.
– И мы должны эту бабу отловить и пресечь? – пробормотал Генка. – Чтобы она, значит, вазочки не тибрила?
– И вазочки в том числе, – согласился координатор. – Вы не представляете, что за шум тут поднялся. До Министерства образования дошло. Из-за этих журналов и прочих документов. Но нас, то есть ФСПП, больше интересует другое. По психофизическому типу Охлобыстина не может иметь коэффициент «Экс» выше трех-четырех единиц. «Соскальзывают – проваливаются» люди и с более низким показателем. Но столь точное и осмысленное перемещение является загадкой. Есть мнение, что Охлобыстина воспользовалась помощью одаренного транслятора, мощность которого примерно равна суммарной мощности вашего Отделения.
– Так не бывает таких людей, – сказала Мариэтта. – Я только вчера в сводке Аналитического отдела таблицу видела.
Координатор пожал плечами:
– В сводке только проверенные и перепроверенные данные. Полагаю, лучше осведомиться лично у нашего, всеми любимого, завуча. Кстати, напомните ей, что педагоги со стажем так варварски со школьной документацией обращаться не должны. Откуда стартовать будете?
* * *
«Скольжение» пошло трудно. Сначала пытались нащупать путь из учительской, но канал не открывался. Времени прошло много, да и личность Охлобыстиной оказалась какой-то неустойчивой. Мариэтта жаловалась, что завуч ей видится то ли в гестаповской, то ли в эсэсовской форме. Плюнули на учительскую, перешли в один из классов. Вроде бы в ее, в охлобыстинский. Все равно не получалось. Со стен осуждающе смотрели корифеи русской словесности и затесавшийся между ними Шекспир. Накатывала усталость. Рыжий Яша сходил в буфет, принес булочек и чаю. Андрей смотрел на доску с пришпиленной фотографией вороватого завуча, жевал черствую сдобу и вспоминал собственные нелегкие школьные годы.
– Давайте еще попробуем, – пробубнил Алексей Валентинович. – Домой пора. Я бы бокс хотел посмотреть.
Доска. Темный прямоугольник. Фото. Небольшое фото на доске, большие портреты на стенах. Инженеры душ человечьих. Настроили много. Одно неизменно – маленький человечек, хнычущий у доски. Его плющат и прямят, рихтуют, орут на него и понукают. Удивляются, почему сам человечек мяться и вжиматься в приготовленную форму не хочет. Человечек не в силах сопротивляться, он может лишь удирать в туалет или за школу и тайком курить дрянные сигареты. Или гонять в футбол. Или читать. Книги, написанные совсем иными бумагомараками. Но эти, великие-настенные, отнюдь не мечтали, чтобы их творения, гениальные или не очень, назидательно-снисходительным тоном разъясняли всякие нины ниловны.
