Напрасно старался он заслониться от пережитого унижения плохо разыгранным безразличием — все это было топорным притворством. Бессмысленны были и новые встречи — иные выглядели анекдотически. Какой-то мазохический вызов себе самому: чем хуже, тем лучше! Когда шкодливо и неуклюже он наконец освобождался от очередного эрзаца, его еще долго не оставляло удушливое чувство стыда.
По праву соседа и старого друга он часто заглядывал к старшей сестре новоиспеченной москвички, пожалуй, даже чаще, чем следовало бы. Старшая была славная девушка, с годами ставшая славной женщиной. Она понимала причину визитов и добросовестно излагала все бюллетени из первопрестольной. Он принимал участливый вид, если дела шли не лучшим образом, хотя не мог себе не признаться, что в глубине души ощущает не красящее его злорадство. Обычно письма были невеселы, Москва оказалась твердым орешком.
Все складывалось, как он предвидел. Явившись в столицу, она увеличила число обаятельных дилетанток еще на одну беспокойную душу. Не бог весть что. Так кто же был прав? Возможно, теперь она убедится, что эта жизнь не пишется набело — необходимы черновики.
И все же наедине с собой нельзя было отрицать очевидности: эта прекрасная авантюристка, по крайней мере, не прозябает. Пусть даже ее локотки в синяках, а загорелые ножки — в ссадинах. Он видит море день изо дня, но почему-то оно все чаще напоминает ему запруду. Нет, нет, их спор еще не решен, последнее слово еще не сказано. Однажды он соберется в путь, но он отправится во всеоружии. Голос судьбы его не обманывает: скоро произойдут перемены. Только бы наконец разрядилась его домашняя ситуация. Однако надежды на это не было. Родители год от года слабели.
Оставшаяся сестра понимала, как нелегко ему приходится, сочувствовала от всей души. Теперь и она к нему захаживала и, в меру сил, его выручала. А между тем и ее мать дряхлела и тоже требовала ухода. Столь бескорыстное отношение его согревало, он часто думал о том, что их жизни сложились сходно. В сущности, и он, и она себя принесли в жертву родителям. Какое различие между сестрами и, надо признать, не в пользу младшей!
«Мы — люди чести», — так говорил он, беседуя со своей приятельницей. Вслух не произносилось ни слова, однако подтекст был ясен и внятен — имелась в виду та, их покинувшая. Думать о собственной самоотверженности, почти самоотречении, было приятно, хотя и не вполне правомерно. Что до старшей сестры, то ей не пришлось бороться с соблазнами дальних странствий — она никогда о них не помышляла, а он принимал свои решения или, точнее, не принимал их сам, не оглядываясь на семью.
