, говорит он, не весть мене ради ничтоже в дому своем, и вся, елико, суть ему, вдаде в руце мои, и ничто есть выше мене в дому сем, ниже изъято бысть от мене что–либо, кроме тебе, понеже ты жена ему еси: и како сотворю глагол злый сей и согрешу пред Богом (Быт.39:8–9)? Не видишь Того, — говорит юноша, — Кого вижу я. Ты упоеваешься страстию, а я не принял этого упоения, напротив того, вижу Правителя этой вселенной, Который видит каждое событие. Сему Оку, если угодно Ему что видеть, не препятствуют ни кровля, ни стена, ни запертые двери, и мрак ночной не служит препятствием Его зрению. Ясно видит оно и зарождающиеся мысли, и в точности усматривает прежде рождения едва зачавшиеся в уме слова. Взирая на сие Око, страшусь и ужасаюсь, не могу поругать брачное ложе, этот источник естества, эту дверь, вводящую в жизнь, которая причиной, что не оскудевает человеческий род, и которая не дозволяет смерти угасить естество наше, но руки ссекающей утомляет новым насаждением, и серп пожинающей препобеждает новым произращением, — которая уподобляется весне, являющейся после грабительств зимы и снова одевающей, что было обнажено ею. Ты приняла на себя иго, жена, люби это иго. Не разрывай ярма и не смотри на то, что вне, но обращай взор на супруга. С ним повелено тебе влечь земледельческий плуг. Не безчести супружеских законов и уставов природы, не причиняй поругания ложу, сподобившемуся чести от Бога. Ты поставлена господствовать над другими, не будь рабою сластолюбия, не оскорбляй господства лукавым сим рабством, рабственных похотей не делай госпожами души, не извращай порядка, не отнимай власти у рассудка, не вручай бразды страстям. Мне желательно, чтобы и ты стала свободною от страстей. Но если и не послушаешься, не захочешь освободиться от упоения, то я не соглашусь быть преступником закона. По телу я раб, а не по душе. Да и по другой причине ненавижу несправедливого дела. Одолженный вашими многими благодеяниями, обладательница моя, не согласен я воздавать господину противным. Будучи куплен за деньги, предпочтен я урожденным в доме, вчера или за день вступил к вам в дом, принял бразды правления над всем, господин поставил меня попечителем над всеми в доме и недавно купленному велел быть властелином всех. Тебя одну, уважая законы брака, оставил вне пределов моего господства. Поэтому какими глазами буду смотреть на того, кто столько почтил меня, если воздам ему таким поступком? Гнусно, обладательница моя, крайне гнусно забвение милостей, непамятование благодеяний. Но и этого хуже, до крайности хуже обида, и притом такая обида, сделанная благодетелю. Хранить, а не расхищать поставлен я господское достояние. Не сделаюсь грабителем вместо надежного стража. Не коснусь того, что поставлено вне моей власти, не буду подражать прародителю Адаму, который, приняв во власть все растения, простер руку к оставшемуся вне его власти и. пожелав одно то, лишился всех. — Так объяснялся этот раб пред лукавой этой госпожой; ни рабство, ни лукавство госпожи не сделали ему вреда, лучше же сказать, показали его в большом блеске, подобным золоту или драгоценному камню. Но поелику не убедил словами и, принуждаемый, должен был спасаться бегством, то, бросив одежду, ушел нагой, под одним покровом целомудрия, потому что не стыдился, как Адам по преступлении; но какое тот имел понятие о телесной наготе до преступления, с таким же и он вышел от госпожи. Тогда прибегает она к клевете, уверяет в ней мужа: защитника целомудрия называет злоумышленником против целомудрия. А он, молча, принимает приговор господина и не хочет обнаружить лукавства госпожи; решается лучше молчанием подтвердить клевету, нежели раскрыть злой умысл и обличить госпожу в явном непотребстве. Дал он ей совет, какой должно было дать, а жалобы, какую мог произнести, не произнес, но как осужденный заочно, не являясь пред очи судии, не слыша обвинения, принял наложенное наказание, переселился в темницу, заключен в узы с злодеями; и все несчастия перенес мужественно.
