— О, с удовольствием! — ласково посмотрел на Квашнину прораб. — У вас не хуже мягкого вагона.
— Остерегайтесь, Александра Карповна, пассажиров мягких вагонов. Погубят! — криво улыбнулся Борис.
— Уже чувствую, что гибну! Ладно, губите дальше несчастную девушку! — припала Шура к груди Неуспокоева, припала в шутку, но всю ее охватило при этом блаженное, томительное безволие, предвестие неизведанного, но страстно ожидаемого, чему она готова отдаться счастливо и покорно.
Неуспокоев понял и коротко, затаенно рассмеялся. Чупров резко повернулся, чтобы уйти.
— Борис Иванович, куда же вы? — остановила его Шура. — Для вас тоже место найдется.
— Для меня «тоже». — Глаза Бориса похолодели. — Спасибо, я лучше на грузовой. Воздух чище! — крикнул он, отбегая.
— Что с ним? На что он обиделся? — расстроенно спросила Шура.
— Вас надо спросить. Вы с ним старые друзья. — И, касаясь губами ее уха, почти целуя, он тихо, но драматично пропел — «И тайно, и злобно кипящая ревность пылает!..»
— Неправда! Зачем так плохо думать о нем?
Шура обиженно отклонилась от Неуспокоева, а он не остановил, только посмотрел потемневшими глазами. И девушка от повелительной этой ласки снова покорилась, улыбнувшись послушно. Неуспокоев взял Шуру под руку и повел ее, все еще оглядывающуюся в сторону Чупрова, к санавтобусу.
«Вечевой колокол» начал отбивать медленные, резкие удары. Сигнал «трогай!» И сразу прекратилась суматоха вокруг машин. Все нашли свои места. Только в стороне стояла небольшая кучка провожающих. Колонна тронулась сразу всеми тремя взводами, величественная и нетерпеливая, как корабль перед дальним плаваньем. И когда уже двинулись последние машины, на пустырь влетела Марфа Башмакова с огромным свертком под мышкой. То и дело подтягивая сваливающиеся бахилы, она кричала на бегу:
— Товарищи, погодите! Да что же вы, обормоты, делаете? Оставить меня хотите?
Ее с шутками и смехом втянули в кузов последней машины.
Более часа шла колонна по городским улицам. Прохожие провожали удивленными взглядами бесконечную вереницу машин и вдруг начали кричать, махать кепками, шляпами, платками, руками. Они откуда-то узнали, что едут целинники.
Но вот отскочили назад последние дома окраин, начали уходить в землю заводские трубы, шахтные копры и терриконы, вот они совсем исчезли с горизонта, и в лицо дохнуло той особенной раздольной свежестью, какой встречают нас только открытое море и весенняя степь..
Колонна вышла на большак, ведущий в глубь целинного края. И, обгоняя машины, мчалась по степи весна, тормоша душу, волнуя, радуя и тревожа ее.
