Я и свои яйца не разглядел бы. Да что там, носа и того было не видно — пока не чихнул, сомневался, есть ли у меня вообще нос.
Я слышал, как датчанин терзает приемник, который ему оставили солдаты.
Спустя несколько минут мы услышали какую-то передачу, где ведущий будто селедку жевал.
— Это еще че за фигня? — не выдержал англичанин.
— Это датская радиостанция Смёэрн Интернатиёнаэль, там каждые полчаса передают новости, — ответил датчанин вслушиваясь.
— И че там слушать? — не унимался англичанин.
— Там говорят о нас, — ответил ему датчанин и еще внимательнее прислушался к голосу из приемника.
Если верить датским новостям, то не одни мы попали в такую задницу.
Группу пакистанцев удерживали на складе оружия где-то на юге, а люксембуржцев привязали к дверям здания какой-то радиостанции — если бы ее разбомбили, борцам за Великую Любовь пришлось бы туго.
Среди союзников не прекращались споры: одни были за то, чтобы продолжить бомбардировки, несмотря ни на что, другие предлагали уступить требованиям шантажистов.
Пакистанская делегация заявила, что их страна готова пожертвовать жизнями своих граждан ради великой цели. Такая твердая позиция на многих произвела впечатление. Делегация Люксембурга была в корне не согласна, и ее поддерживали представители скандинавских стран и стран Северной Африки — они предлагали освободить заложников силами спецназа под их командованием.
Но большинство стран предпочитало выждать еще несколько часов и посмотреть, как будут развиваться события.
— Вот ведь дерьмо, — не выдержал англичанин, — эти гады готовы начать бомбардировки несмотря ни на что. Уроды, пидоры, мать их!
— Погоди, они ведь еще ничего не решили, — в голосе датчанина как-то не чувствовалось уверенности.
— Не решили, но могут. Все зависит от того, как пойдут переговоры.
На это нам было нечего возразить. И датчанин, который как-то сразу впал в черную тоску, и я, хоть я и знал, что англичанин — редкостный придурок, — в глубине души мы прекрасно понимали, что англичанин не так уж неправ. Нам светило — еще и как светило — попасть под собственные бомбы.
Мы слышали, как англичанин возится на своем конце моста, но в темноте не видно было, чем он там занимается.
Раздался характерный звук застежки-молнии, разрываемой ткани, а потом стало слышно, как комкают бумагу.
От всех этих звуков мне стало не по себе.
— Э, ты чего там, у тебя там все в порядке? — крикнул датчанин.
— В полнейшем, — ответил англичанин, ощущение было, что он говорит с набитым ртом.
