Что-то было в темноте, но никто не видел | страница 36
Да, все произошло бы именно так, будь у меня хоть толика злого умысла. Но что-то во мне противилось и мешало их выдать, может быть, моя большая шляпка или остатки корешков — сам не знаю.
Так что я никому ничего не сказал и стал как бы святым Петром наоборот — стражем у врат ада. Но существование моего ада я должен скрывать, чтобы он выжил и избежал ненависти полковников и сержантов, я — буфер между миром мертвых и миром живых…
Для поднятия духа — то, что надо, он у меня на высоте.
Рискую повториться, но все же скажу, что всегда чувствовал себя грибом посреди поля лютиков. У нас была одна земля и одно небо, но я рос безобразным и вонючим, а золотистые цветочки вокруг кокетливо покачивали головками, соблазняя бабочек, которых от меня воротило.
Как я попал на это поле — мне неведомо. Понятное дело, если лютик растет на поле лютиков — тому может быть масса причин, а вот мое присутствие можно объяснить разве что судебной ошибкой. Положение — хуже не бывает: друзей не завести, мучат всевозможные комплексы, ненависть к себе, зависть, обида и все такое.
Жил-был, стало быть, среди беззаботно буйного цвета больной на голову гриб, мечтавший одновременно о щедрых на пыльцу тычинках соседей и об ином мире, где сумрачно, сыро и множество грибов. Я не создан для солнца, для лютиков, я вообще ни для чего на свете не создан. Я гриб, я рожден для влажных глубин земли, для теплого сумрака, неподвижного воздуха и близости мертвой материи. Та самая субстанция, что на глазах покрывала мало-помалу поверхность земли, была симптомом моей, так сказать, случайности: мой организм очень скверно реагировал на плохие условия и, как мог, искал другую, более подходящую среду — подвалы, сточные канавы и друзей-соседей в больших шляпках.
Субботний вечер здесь — это святое. Все рабочие заливают глаза и рассказывают друг другу между двумя рюмками, кому, когда и как вставили. Дайкири валялся на своей койке и пялился в потолок — под кайфом ему там мерещились всякие похабные штучки.
Я оставил его бредить в одиночестве с порошком и вышел подышать.
Из большого ангара, где собрались рабочие, доносились голоса и простуженная музыка из старенького радиоприемника.
Я направился к скважине.
На всякий случай не стал смотреть ни на луну, ни на звезды и даже на бараки не оглянулся.