Впрочем, так происходило по всей стране. Общественная и партийная работа требовала в основном умения жонглировать навязшими на слуху лозунгами; партийные руководители принимали только политические решения, заставляя всю страну подчиняться этим решениям и в угоду им строить (а не развивать) экономику и культуру.
Жуков никогда не забывал об этом, но почему-то надеялся, что университетская среда уже породила новых людей, не оставив места идеологическому подхалимству и словоблудию. Попав на новое место, он первые несколько дней приходил домой в подавленном состоянии, но вскоре взял себя в руки, сориентировался, вошёл в колею. Однако что-то надломилось в нём, куда-то отступила лёгкость знакомого всем характера, словно истаяла. На совещаниях в отделе Жуков выступал всегда жёстко, особенно когда дело касалось арестов: «Нужна профилактика! Нужно вовремя успеть поговорить с людьми, чтобы они одумались и не сломали себе жизнь. А на что ж это похоже, товарищи, когда оперработник прямо провоцирует студента на преступные действия ради того лишь, чтобы “разоблачить антисоветскую группу” и продвинуться через это по службе? И ведь это не разовые явления!»
Жена часто ругала его:
— Ты почему-то считаешь себя неприкасаемым, Коля. Слишком беззаботно ты языком работаешь. Слово не воробей. Поймают — не вылетишь.
— Меня ловить не надо, Галка. Я работу честно делаю.
— А в тридцатые годы сажали прежде всего тех, кто честно работу выполнял. Самых верных ленинцев в первую очередь и расстреляли.
— Не то нынче время, чтобы правду замалчивать. Я не против партии выступаю и не против социалистического устройства, но против подонков в нашей системе. Галя, на нашу контору смотрят, как на сборище палачей. Это необходимо менять. А изменить ничего не удастся, если мы будем попустительствовать всяким перестраховщикам! Правды нельзя бояться! Есть правда, и есть антисоветчина. Отличить одно от другого может каждый нормальный человек.
— Ты всё равно поменьше болтай.
— Я знаю, где и с кем, — ответил уверенно Николай.
— А с Володькой будь всё же поаккуратнее.
— Опять ты за своё…
РОСТОВ-НА-ДОНУ. АНТОН ЮДИН
Юдин старался не появляться на улице. Когда Светлана уходила на работу, он оставался в полном одиночестве, болезненно вслушиваясь в звуки города за стеной и вздрагивая всем телом всякий раз, как какой-нибудь прохожий задерживался возле дома Светланы, чтобы переброситься с кем-нибудь парой слов или раскурить сигарету. Каждый человек был ему подозрителен, в каждом он видел опасность для себя. Он прекрасно понимал, что его давно объявили в розыск, труп Тевлоева наверняка обнаружен, следователи непременно увязали друг с другом смерть заключённого и бесследное исчезновение офицера оперчасти ИТК, а скорее всего докопались и до причины всего случившегося. Стало быть, за ним теперь охотятся ищейки не только эмвэдэшные, но и гэбэшные…
