Маленький, пронзительный монах тепло поздоровался с Ниной. Он думал: «Что за очаровательное дитя, хорошие глаза. Она будет прекрасной матерью и будет любить своих детей».
Госпожа Гуерман поведала об их горе. Монах слушал, тряс головой и улыбался.
«Она хочет в монастырь? Прекрасно. Она будет» — и он продолжал улыбаться.
Он попросил остаться с Ниной наедине. Она рассказала ему всё, как было. Монах стал серьёзным: «Ярослав, раб божий, через свою гордыню совершил огромный грех, и да простит его господь! Благословенны чистые сердцем! А ты, дочь моя, слушай меня: не бойся, живи просто и честно, дитя моё».
По совету отца Иоанна госпожа Гуерман взяла, теперь покорную дочь, в один из беднейших монастырей Казанской губернии. В этом монастыре монашки зарабатывали на жизнь вышивкой и работали с раннего утра в абсолютной тишине под контролем настоятельницы. Часто из-за работы их даже не отпускали на службу. Настоятельница, предупреждённая Отцом Иоанном, относилась к Нине со всей строгостью, как и к другим молодым монашкам: полная покорность, голодания, всенощные бдения и работа.
* * *
Нина страдала особенно остро, и её мужество и убеждённость таяли с каждым днём. Ей было настолько тяжело, что она мечтала только поспать и отдохнуть. За две недели её руки покрылись мозолями. Нина была в отчаянии. Её мечта о полном одиночестве и духовной близости с ушедшим возлюбленным полностью улетучилась. В своём несчастье одна только мысль поселилась в ней, и ей удалось отправить телеграмму Радомскому.
* * *
Через два дня она бросила себя в объятия Радомского, всхлипывая: «Это так ужасно, они убили его во мне. Его теперь нет со мною рядом».
Возвращаясь домой на пароходе по Волге от Казани до Москвы, Нина и Радомский сидели рука в руке на верхней палубе. Нина сонно смотрела на воду: «Энтелехия… Что он подразумевал под этим словом?».
Сначала он мне не понравился, когда я первый раз встретил его на детском утреннике в Царском Селе. Ему было 15 лет, и он был на 4–5 лет меня старше. Был спектакль, и некоторые дети выступали с музыкальными номерами или читали стихотворения. Он был звездой вечера, читая свои собственные стихотворения. Он читал плохо, и я устал слушать его не очень приятный голос. Он был некрасив, или тогда мне так казалось. У него была вытянутая яйцеобразная голова и узкий лоб. Тогда он мне надоел со всей своей самоуверенностью, и я даже не запомнил его имя.
Моё внимание было приковано к одиннадцатилетней девочке, которая тоже читала свои стихотворения. Она читала их с эмоционально, и с большим выражением. Она была очень худенькая, с большими коричневыми глазами. На ней было красное платье, и она так мне понравилась, что я хлопал ей больше всех. Переборов своё стеснение, я спросил её после выступления:
