Настала моя очередь. Когда я подошёл к свидетельской стойке, Озолин крикнул: «Не предавай моё доверие!».
— Подсудимый! — судья призвал его к порядку.
— Я извиняюсь, господин судья!
Я кратко рассказал историю своей дружбы с Озолиным, описал его вовлечённость в научную работу и его преданность медицине. Я подчеркнул, что он оставил престижное место ради работы в дикой Африке.
— Вы можете охарактеризовать Доктора Озолина как одержимого человека? — спросил меня прокурор.
— «Да. Так можно сказать. Он считал себя гораздо выше своих коллег, но он никогда и никого не оскорблял. Да, он был одержимым человеком.
— Что Вы можете сказать об убитой?
— Она была удивительно честная и цельная личность, тепло сердечная и очень добрая. Она всегда была в прекрасном настроении и всегда живо интересовалась чужими проблемами и трудностями. Была всегда рада помочь людям. В ней не было ни капли эгоизма, в этой необычайной женщине.
— С другой стороны можете ли Вы сказать, что муж её был крайним эгоистом?
— Я сожалею говорить об этом, но в определённой степени это определение может быть отнесено к нему. Он чрезвычайно самоуглублён и отвергает всё, что не вписывается в его планы.
— Но Вы, как медик, Вы никогда не рассматривали его как сумасшедшего?
— Никогда.
— Что заставило вас приехать в больницу перед самой трагедией?
— Профессор Дарманский, отец Валерии, получил анонимное письмо из Аренсбурга, извещающее его об опасности для дочери.
— Вы знаете, кто написал письмо?
— У меня нет на это счёт доказательств.
— Это мог быть сам Озолин.
— Я сомневаюсь. Я почти уверен, что не он.
— Я был информирован, что вечером перед трагедией у Вас была возможность говорить и с Озолиным, и с его женой. Конечно по отдельности.
— Правильно.
— Что Озолин сказал Вам? Он сказал Вам что-то такое, что может объяснить преступление?
— Нет, — я был твёрд. — Он не дал мне ни одного факта, который мог бы объяснить или в какой-то степени оправдать преступление. Я обнаружил в нем внутреннее противоречие, но основа конфликта была мне не ясна. Результатом моего разговора с ним было то, что Озолин уступил моим требованиям, чтобы Валерия ехала завтра домой.
— Я никогда не соглашался. Это ложь! — крикнул Озолин.
— Подзащитный, ещё один выкрик и вы будете удалены из зала.
— Я извиняюсь, Ваша Честь.
— Что-нибудь указывало в разговоре на намерение Озолина совершить преступление?
— Это не легко во всей искренности ответить на этот вопрос. Подзащитный не сделал никаких прямых допущений на этот счет, но тем не менее меня не оставляло чувство, что Валерия в опасности.
