— Мой дорогой, мой несравненный Пелиссон, ваши выводы изумительны, но как это связано с вашими Ногами?
— Вам не кажется, что я немного исследователь?
— В вас меня не удивляет ничто.
— Так вот, как исследователь, я прочитал уйму всяких рассказов о путешествиях и пришел к выводу, что наши африканские братья обладают удивительной склонностью к подражанию. Они даже превосходят порой предмет своего подражания.
— Мне кажется, я начинаю вас понимать.
— Таким образом Нога № 1 и Нога № 2, оба уроженцы Судана, без устали подражали капитану О'Нилу.
— И преуспели в этом?
— Очень даже преуспели. Лучше не скажешь. Знаменитый изобретатель исторг вздох.
— Так, значит, ваши Ноги…
— Боюсь, что теперь они будут отсыпаться не менее недели.
— Выходит, целую неделю без Ног?
— Да, на собственных, так сказать, окороках…
— Но это же вам не пристало.
— Сперва я хотел выписать другие Ноги, из Оверни или из Пруссии.
— Неплохая идея.
— Но я вовремя вспомнил, что овернцы очень своевольны, а пруссаки обожают дисциплину, в то время как мне хочется, знаете ли, время от времени порезвиться. Тогда я решил переключиться на работу над изобретением, это отнимет у меня ровно неделю.
— Вполне достаточно, чтоб встать на ноги.
— Вот именно.
— И это все?
— О, нет, я отнюдь не забыл про наш мирный договор, тем более, что король подарил мне этот пустячок…
И Пелиссон де Пелиссар потряс маршальским жезлом, лежащим на ночном столике бок о бок с бутылями шатошалонского сиропа и эльзасского ликера.
— О, и я помню, тем более помню, что король ничего мне не дал.
— Он держит вас про запас для самых важных дел. Итак, чего мы, собственно, добиваемся?
— Мы ищем Ла Фона.
— Дорогой д'Артаньян, из вас получится замечательный начальник штаба, ибо вы сразу улавливаете суть вопроса.
— Но вы ясно поставили проблему.
— Чтоб отыскать Ла Фона, возможны два способа. Первый — положиться на волю случая, это метод эмпирический. Мы рассылаем повсюду наших шпионов, собираем сведения и затем делаем выводы. Способ долгий, дорогостоящий и неподходящий для нашей с вами натуры, где резвость лани — гром и молния! — состязается с прыгучестью блохи. Заметили вы, кстати, что я почти перестал сквернословить?
— Действительно.
— Я полагаю, все эти наши проклятия, все эти призывы к чьей-то силе отражают, по существу, наше собственное бессилие, и потому их отсутствие меня радует. Но вернемся ко второму способу.
— Вернее, возвращаетесь вы, потому что я о нем ничего пока не знаю.
