— Должен вам сообщить, сударь, что в моем погребе холодновато. Бургундское хранится у меня при подходящей температуре, это весьма удобно.
— Я что-то плохо понимаю…
— Кажется, я вам говорил, что мои шурины изрядные выпивохи?
— Да, упоминал.
— Так вот. Чтобы маленько успокоить…
— А они были возбуждены?
Планше широко улыбнулся, выставив широкие руки пикардийца с короткими тупыми пальцами и квадратными ногтями.
— Я тебя понял.
— Чтоб успокоиться, они изрядно приложились к бургундскому.
— Они плохо его переносят?
— Скверно. Один умер неделю спустя от удара, другого схватили такие желудочные колики, что он тоже отправился на тот свет.
— Планше!
— Сударь?
— Ты подменил бургундское?
— Боже меня сохрани. Но я поднадавил слегка коленом на брюхо одного из шуринов.
— Ага!
— А накануне я случайно налил нашатырного спирта в его кувшин.
— Так, так!
— И получилось, что колено, нашатырь и ледяное бургундское скверно подействовали на беднягу.
— Напротив, превосходно. Ведь твоя жена угомонилась.
— Да, во всех отношениях, кроме одного.
— А именно?
— Мое ухо.
— Да, правильно, в момент взрыва оно слегка пострадало, но ведь слушать женщину можно и вполуха.
— Мое уцелевшее ухо слышит мурлыканье ангелов.
— Так выходит, ангелы теперь мурлыкают, а?
— Если они довольны.
— Но твоя жена, не будучи ангелом, тобой не очень довольна.
— Потому что правое ухо у меня разодрано в клочья.
— Но это тебя не портит. Тебе остается профиль.
— К сожалению, моя жена убеждена, что лишь особа ее пола могла так обойтись со мной в порыве любовной страсти.
— Как ты все это ей объяснил?
— Сказал правду.
— Ну и что она тебе ответила?
— Сударь, это очень сложно: объяснить жене парижского торговца, что ее мужу разорвал ухо летающий аппарат.
— Справедливо. Ну а еще какие новости?
— Господин де Бюсси-Рабютен ждал вас внизу.
— Ждет меня, ты хочешь сказать?
— Ждал, я говорю. Он встретился мне тут внизу. Он сказал, что будет пока любезничать с хозяйкой, о которой уже слышал. Красивая женщина, сударь.
— Ну а дальше?
— Он сказал, что любезничать будет не более пяти минут. И что если вы не спуститесь за это время, то он попросит вас к себе.
— Чего ж ты не сказал мне об этом сразу?
— Сударь, — отвечал Планше. — все потому, что я женат.
— Что ты имеешь в виду?
— Я не мог устоять перед искушением поделиться с вами моими заботами.
— Теперь твои заботы кажутся мне ласточками, дорогой Планше, по сравнению с теми воронами, которые клюют повешенных.
— Повешенных?
