— Стоит мне выпить, и я стал другим человеком, а другой — это совсем другой: он трезв, как стеклышко.
Именно это и побудило Л а Фона спустить еще одну бутыль в широкое отверстие его бархатных штанов, завершавшееся снаружи огромным входом в это хранилище.
Пока господин Пелиссон упивался нектаром ангельских песнопений, а Ла Фон отдавал дань нектару, произведенному человеческими руками, Планше устанавливал на почтительном расстоянии друг от друга два стула.
И в самом деле, если д'Артаньян обязан уцелеть, поскольку стал обладателем тайны, если Роже дал согласие жить, поскольку аромат жизни был для него соблазнителен, Планше самым естественным образом старался, чтоб не погибли оба.
О де Бюсси Планше заботился по той причине, что он приходился кузеном Мари де Шанталь. Довод весьма основательный.
О д'Артаньяне он заботится в силу того, что д'Артаньян — это д'Артаньян. Довод неопровержимый.
Стулья были поставлены на расстоянии двадцати шести шагов друг от друга. Почему именно двадцати шести? Потому что двадцать шесть — это дважды тринадцать, и одно несчастное число должно уничтожать другое. Рассуждение в духе Планше.
Минуту спустя римская луна, под чьим светом живописно подрагивали ветви деревьев, озарила необычайное зрелище.
Рассевшись с серьезным видом на стульях, д'Артаньян и де Бюсси-Рабютен обменялись комплиментами.
— Господин де Бюсси-Рабютен, я отнюдь не считаю вас глупцом, я считаю вас самым образованным дворянином, какого только рождала Франция с эпохи Монтеня, который, впрочем, был гасконцем.
— Но, господин д'Артаньян, вам хорошо известно, что во Франции никогда не было и не будет ничего, креме Арманьяка и Бургундии.
— Учтите, однако, при этом, что Бургундия долгое время была куда могущественнее Франции.
— Совершенно верно. Жители Арманьяка, то есть гасконцы, пришли на помощь французам. Чего вы хотите, сударь? Мы уже смирились. Мы теперь таковы, каковы мы есть.
Эти приятные слова растопили бы сумрак ночи, не будь пистолетов, которые мужчины сжимали в руках.
И не таись за этими пистолетами упоительная улыбка и светлое лицо Мари.
XVII. ЧТО МОГУТ СКАЗАТЬ ДРУГ ДРУГУ ДВЕ ЖЕНЩИНЫ, КОТОРЫЕ ДУМАЮТ, ЧТО РАЗГОВАРИВАЮТ СТОЯ, В ТО ВРЕМЯ КАК ДВОЕ МУЖЧИН САДЯТСЯ, ЧТОБ ОБЪЯСНИТЬСЯ ТАК, СЛОВНО ОНИ ВСЕ ЕЩЕ НА НОГАХ
— Тяготы ночи сокрушат их своим ледяным дыханием.
— Ты имеешь в виду, что они могут простудиться?
— Ах, я пытаюсь, чтоб ты осознала свою причастность к свершающемуся.
— Жюли, перестань ходить взад и вперед. У тебя мысли рождаются из пальцев. Чем больше шагаешь, тем больше мыслей. Это наводит тоску.
