К этому моменту Тюркен осушил уже третий кувшин шабли. Это обстоятельство давало ему ясность мысли, побуждая одновременно к доверительной беседе.
— Господь держал меня в своих объятиях, как робкого младенца, в течение тридцати лет. Затем он свел меня с дьяволом. О, эта встреча была жестокой. Я оказался легкой добычей. Подумайте сами: человек, который не имел недостатков — сплошной здравый смысл и ничего похожего на неумеренность, ничего, что сулило бы беду. Глотните вина, сударь, я тоже сделаю глоток-другой, и это поможет мне объясниться.
Паскаль выпил стакан вина и налил хозяину.
— Дьявол был со мной ласков. Лапы у него бархатные, он явился ко мне в личине женщины и под видом доброго вина. Однако Господь меня еще не забывает и одергивает при случае. Я, знаете ли, разбираюсь в людях и вижу…
— Да, я слушаю вас…
— Я вижу, что вы с дороги, — заключил благоразумно мэтр Тюркен, вставая с места.
В это мгновение появился Роже де Бюсси-Рабютен. Если д'Артаньян отличался великим сердцем, а маршал Пелиссон великим умом, то Роже был великим сеньором. Тюркен разбирался в оттенках.
— Господин д'Артаньян ушел еще на рассвете, а господин маршал скоро придет. Он оставил своего секретаря, который только что прибыл из Оверни.
Бюсси подошел к секретарю.
— Как вас зовут, господин из Оверни?
— Блез Паскаль, господин из Парижа.
— Нет ли у вас родственника, советника тамошнего высшего податного суда, если не ошибаюсь?
— Это мой отец.
— Ага, значит, все правильно. Меня зовут Роже де Бюсси-Рабютен, я из Бургундии. Мэтр Тюркен, ваше шабли превосходно.
Тюркен поклонился.
— Так вы, значит, секретарь этого великолепного пелиссардонического Пелиссона?
— Надеюсь, даже друг, несмотря на разницу в возрасте. У нас есть кое-что общее.
— Пелиссон — математический гений.
Блез Паскапь, к тому времени уже автор «Опыта теории конических сечений» и ряда других выдающихся трудов, улыбнулся в ответ.
— Господин Пелиссон набит до отказа цифрами. Стоит ему открыть рот, как низвергается каскад самых замысловатых и галантных уравнений.
— Конечно, конечно.
— Он оседлывает пространство так же, как иной объезжает лошадь.
— Разумеется.
— У материи нет от него тайн.
— Сударь, — ответил Паскаль, внезапно оживляясь, — у материи не может быть тайн. Дайте мне в достатке увеличительных стекол и тонких весов, я выражу материю на бумаге, и тайное станет явным.
Бюсси-Рабютен глядел на молодого человека с удивлением, но тот продолжал:
— Что я ищу у господина Пелиссона, так это его изречений, которые присущи лишь ему одному, их сияние распространяется по всему миру.
